Золотые поля

— Боюсь, сынок, тело придется выбросить за борт. Другого способа похоронить его в море нет.

— Могу я присутствовать?

— Если поторопишься.

— Белла, наверное, тоже захочет пойти. После гибели наших родителей ей не позволили на них посмотреть. Она и сейчас уже иногда не знает, что и думать. Уход Робби — это трагедия, но мне кажется, она должна видеть, как это произойдет, чтобы понять, что его действительно больше нет.

— Это я оставляю целиком и полностью на твое усмотрение. Кстати, поздравляю с наступающим днем рождения, — произнес Гренфелл, указывая на паспорт.

— Какое сегодня число? — На лице Неда появилось смущенное выражение.

— Двадцать шестое ноября.

— Я утратил счет времени!

— Не слишком веселый у тебя получается день рождения, Нед.

— Может быть, девятнадцатый год моей жизни будет счастливее этого.

— Правильное отношение. Какие у тебя планы, когда сойдешь на берег?

— Есть один друг Робби, с которым я хотел бы связаться. Он Доктор. Живет в Бангалоре.

— Ах, что за чудесный город этот Бангалор. А есть ли у тебя кто-нибудь дома, в Британии, кому ты хотел бы передать весточку?

— Никого, ни одного человека. У нас не осталось родственников. — Внезапно на Неда накатило чувство безнадежности.

— Понятно. А теперь послушай внимательно, — начал Гренфелл. — Завтра мы прибываем в Мадрас. Пойти вам, я вижу, некуда…

Нед уныло покачал головой.

— Тебе ведь надо думать о сестре. Поедем ко мне домой. Следующие восемь недель я проведу на берегу. Я знаю, жена будет в восторге от гостей — в особенности таких, — а вы тем временем сможете осмотреться и решить, что делать дальше. Кроме того, никогда не следует проводить день рождения в одиночестве. — Гренфелл по-доброму улыбнулся.

Нед едва верил своим ушам. Этот человек проявлял невероятное благородство и щедрость. Не зная, что сказать, он лишь молча смотрел на доктора.

Гренфелл положил руку на его плечо и продолжил:

— У нас нет детей, Нед. Думаю, жена будет очень рада возможности побаловать Беллу — хотя бы недолго. Так что у нас это не вызовет никаких затруднений. Мы будем рады пообщаться с вами. Мне просто совесть не позволяет отпустить вас, не предложив помощь.

— Вы невероятно добры.

— Не беспокойся. Свое содержание ты сможешь отработать. У нас найдется много занятий для молодого и сильного человека вроде тебя. Кстати, теперь, когда тебе исполнилось восемнадцать, ты можешь рассчитывать на получение одной из бесчисленных свободных вакансий в правительственных учреждениях Мадраса.

— Может быть, мне удастся заработать денег на проезд домой. Но сначала я должен сдержать обещание, которое дал Робби, и найти в Бангалоре доктора Уокера.

— Хорошо, договорились. Когда ты устроишься, я помогу тебе разыскать его.

Нед встал, и складки грубой, плохо сидящей на нем одежды, которую ему наспех подыскали, расправились. Он протянул доктору руку.

— Спасибо за вашу доброту. Я никогда этого не забуду.

— Добро пожаловать в Индию, Нед, — кивнул доктор.

17

Апрель 1920 года

Джек Брайант стоял на палубе «Налдеры» и наслаждался сигаретой «Огденз Робин». Он позволил себе это дорогое удовольствие, настоящую роскошь, как и проезд вторым классом на борту самой современной сверкающей морской красавицы, принадлежащей компании «Пенинсула энд ориент лайнс». Доки Тилбэри остались за кормой несколько недель назад, но удовольствие, которое Джек испытывал от пребывания на просторах океана, ничуть не уменьшилось. Оно скорее даже усилилось, отчасти потому, что он, как и другие пассажиры, привык к пребыванию на борту и к своим соседям.

Все были вежливы и любезны, особенно женщины. Они демонстрировали настоящее безрассудство, отдавая дань легкомысленному круизному настроению, которым, скажем, год назад Джек не преминул бы в полную меру воспользоваться. Но создавать себе проблемы на борту океанского судна, откуда некуда будет скрыться, ему не хотелось. Именно по данной причине он в этот благоуханный вечер оказался на палубе, где в одиночестве курил, в то время как остальные танцевали внизу.

Вкус сигареты ему нравился. Годами он противился общей тенденции, не желая пользоваться жевательным табаком. Почти все корнуэлльские горняки употребляли его, поскольку только так и можно было насладиться табаком в шахте. Ему казалось, что трубка скорее пристала мужчинам постарше, вроде отца. Джек, конечно, делал самокрутки, но это новомодное удовольствие бледнело по сравнению с сигаретами, к тому же ему нравились пестрые пачки, рекламируемые в каждом магазине, на любом углу и щите для наклеивания плакатов. Вытащить из кармана пачку и вытянуть из аккуратного ряда одну сигаретку было куда приятнее, чем копаться в жестянке, разрыхляя табак, а потом заворачивать его в клочок бумаги.