— В Индии много свободных приличных мужчин. Английские старые девы едут сюда пачками, желая развлечься и найти мужа с перспективами. Отсюда и пошло это название — «рыболовный флот». Да, они ловят мужей. Юную Евгению тоже можно было бы в этом обвинить. Ведь она родилась в Индии. Как и у большинства подобных людей, эта страна у нее в крови.
Джек обратил внимание на многозначительность ее взгляда, поднял руки и заявил:
— Я не ищу жену, тетя Агата.
— Так и она говорит. Но не беспокойтесь, я не стану ни о чем спрашивать… как бы мне этого ни хотелось, Джек.
Признательный ей за такт, он наклонился, поцеловал женщину в щеку и сказал:
— Благодарю вас.
Она осмотрелась, подмигнула и заявила:
— Легка на помине.
Показалась Евгения в тонком летнем одеянии, в новом топи, неустойчиво сидевшем у нее на голове, без какого-либо макияжа, как он с удовольствием отметил.
— Зачем вы это купили? — Джек тихонько постучал костяшками пальцев по ее новому шлему. — У вас же наверняка остался купленный во время первого путешествия?
— Конечно, хотя он долго был мне слишком велик, потому что тогда мне было только три года. Со временем шлем стал мне подходить. Но вы кое-что увидите, когда отправитесь домой. Как только судно покинет Порт-Саид и войдет в Средиземное море, все на борту начнут кидать свои топи в море. Это обычай.
— Неужели? — засмеялся Джек.
— Да. Это символ того, что Мать Индия осталась позади.
— Что за люди!.. — покачал головой Джек. — Покидая Лондон, вы рыдаете, а потом называете Индию матерью.
— Джентри[8]
рассматривают Индию как продолжение их собственного дома, то есть Британии, — с нарочито-аристократичными интонациями произнесла она.Все засмеялись.
— Ну, мои дорогие, думаю, мне пора прилечь перед обедом. — Тетя Агата собралась уходить. — Вы пообедаете с нами, Джек?
— Благодарю вас. Могу я привести Генри?
— Разумеется, — сказала тетя Агата, уходя. — Увидимся позже. Евгения, не сгори.
Та повернулась к Джеку и спросила:
— Разве обязательно, чтобы этот вечно подергивающийся тип обедал с нами? Он действует на меня раздражающе.
— Генри вздрагивает, потому что восхищается вашей красотой.
— Правда? — воскликнула она, моментально устыдившись. — Но ведь он даже не смотрит в мою сторону.
— Это потому, что он вами восхищается.
— А вот вы, между прочим, смотрите всегда прямо в глаза!
— Потому что мы с вами друзья.
— Мы могли бы быть большим…
Он утомленно посмотрел на нее и сказал:
— Поверьте мне, не прошло бы и нескольких месяцев, даже недель, как вы уже плакали бы из-за меня.
— Но почему?
— Евгения, пожалуй, будет лучше не…
— Не говорите! Простите меня. Я не буду больше вас дразнить. Начну болтать с мистером Берри, мы с вами станем танцевать каждый вечер, а в Бомбее я вас отпущу. Обещаю. Не покидайте нас и не переставайте быть моим другом.
— Хорошо, благодарю вас, но я соглашаюсь только потому, что мне было бы жаль расстаться с тетей Агатой.
— Я, кажется, ненавижу вас, Джек Брайант.
— Рано или поздно все приходят к этому заключению.
Он сказал это ради шутки, но задумался, не слишком ли много в ней правды.
На плавание по каналу ушел целый день, большую часть которого Джек провел на палубе, в топи, щурясь в ярком солнечном свете и наблюдая за детьми, которые носились по берегу канала и кричали что-то пассажирам. Некоторые путешественники бросали им мелкие монеты. В городе Исмаилия, примерно на середине пути, судно окружила целая флотилия лодок, которая преследовала корабль. Здесь продавалось все — от башмаков до обезьянок.
Город Суэц оказался для Джека чем-то вроде нижней точки кривой. Сам не зная почему, он думал, что это место должно быть особенным, а увидел скучный городишко, лишенный каких-либо развлечений. Сходить на берег было почти незачем, разве что ради прогулки верхом на осле.
За пару дней плавания в Красном море Джек по-настоящему ощутил, что оказался в месте с совсем иным климатом. Отдаленные берега выглядели иссушенными, покрытыми коричневой пылью. В течение дня становилось невыносимо жарко, даже морской бриз оказался таким теплым, что его трудно было выносить. Джек задавался вопросом, не могут ли люди от жары сойти с ума.
На первый взгляд это казалось невозможным, однако после Адена температура решительно пошла вверх. День за днем стояла беспощадная жара, вынуждающая пассажиров спать на палубе. Даже при паре вентиляторов, работающих на потолке двухместной каюты, Джек и Генри изнемогали от зноя. Берри уверял, что температура в их каюте достигала 38 градусов.
— Отныне, старина, мы будем по ночам спать на палубе, — сообщил Генри неделю спустя.
Матросы, растянув парусину, устроили своего рода разделитель, чтобы дать леди возможность уединиться. Мужчины теперь носили шорты. Джеку это казалось забавным, но он отчаянно жалел, что не прихватил их с собой.
Все было странным, незнакомым. Море вокруг тоже изменилось, даже ночное небо выглядело иначе, а по мере приближения к Индийскому континенту ветер все чаще доносил волны острых ароматов, служивших дополнительным подтверждением того, что Джек и так уже почувствовал: прежняя жизнь осталась позади.