Золотые россыпи (Чекисты в Париже)

Он влюблён в неё, в Лесю. А она — совсем не она. Ничего-ничего не было, даже того года замужем, и угара кровавого патриотизма, и распутных бесчинств с «героем» — мужем. И ни революции, ни наступившего ужаса, ни кошмара скитаний, ни Мика — ничего-ничего. Просто вышла замуж, мужа через две недели убили на войне, и она с отцом своим, профессором (таким чистым, чудесным), уехала в Швейцарию ещё в начале войны. Там прожила в горах всё это время, там похоронила своего батюшку и оттуда перебралась прямо сюда, в Париж. И ничего-ничего она не знала, не знает, почти не тронута физически и душевно, чиста-чиста телом и душою, добра, нежна, умна, образованна.

И вот он влюблён в неё. Он не может, не смеет, не имеет права обнаружить свою любовь, ибо дал обет не любить, не жить личными радостями, пока не исполнит свой революционный долг. Но сила её привлекательности столь велика, что он всё же любит её — тайно, с борением, но глубоко, чисто, свято, до смерти. Вот почему он не смеет говорить с нею, никогда не улыбается ей. нарочно обуздывает себя и выглядит в её глазах неуклюжим, нелепым. Ради этого (ага, вот оно!), ради этого даже терпит Свистуна и разрешает ему унижать себя, чтоб она не могла полюбить его, такого жалкого. И позволяет себе только бросать на неё эти внимательные, долгие, умоляющие взгляды!

Но она прозревает его тайну. Она тоже его любит, но не хочет нарушать данный им обет и молча страдает и терпит. И оба, пряча друг от друга свою любовь, помогая даже искоренить это чувство, любят всё сильнее и сильнее.

И горькая, сладкая печаль нежной болью окутывает Лесю и убаюкивает её.

Но утром появляется Финкель и снова взбаламучивает весь мусор, поднимая его на поверхность души.

Нанятый детектив-француз сообщил новую информацию о Гунявом. Вчера утром чекист снова стоял у ворот фабрики Ситроэна и следил за рабочими. После обеда он был на бирже кинематографических артистов, где толчётся безработная эмиграция, и всё кого-то искал. А вечером с Сонькой и Свистуном находился в Mulin Rouge, потом в отдельном кабинете.

Ох, эта Сонька! Она-таки подцепит его. Особенно бояться, конечно, нечего, ибо таких Сонек у него было много, а секрета своего им не открыл. И. пока не найдёт своего компаньона, большевики не страшны — какой им смысл хватать его теперь? Но кто знает, может, он завтра неожиданно найдёт своего товарища, что тогда? Следовало бы к этому моменту уже держать его в руках. Ну, а как роман с ним? Он только наблюдает за нею. Гм. это, разумеется, хорошо. Пусть ездит себе с Сонькой по ресторанам и даже по гостиницам, это неважно. Один такой взгляд важнее любых гостиниц. Но… нельзя ли. однако, подойти чуть поближе?

Лесе уже неприятно, скучно и досадно слушать Финкеля.

— Знаете что, Наум Абрамович, давайте мы…

Ей хочется сказать: «…прекратим эти разговоры». — но она сдерживает себя.

— …давайте договоримся: если у меня появится что-нибудь новое, я вас вызову и расскажу. А то вы иногда совершенно напрасно теряете время. Согласны?

Наум Абрамович обижается и возмущается:

— Ольга Ивановна! Вы можете сказать про Финкеля, что три четверти своей жизни он тратит по-идиотски. Пожалуйста. Но сказать, что хоть одна минута перед вашими глазами прожита напрасно, это всё равно что утверждать, будто я предпочитаю получать гонорар фальшивыми векселями, а не чистым золотом. Таким идиотом я не был никогда. И не буду. Итак, вы разрешите мне иметь эту радость как можно чаще? Их, радостей, так немного.

И он имеет её. эту радость. Почти ежедневно. А ночью, когда в тишину оседает мусор жизни. Леся продолжает своё.

Так вот: он любит её. Но реакционеры узнали о его намерениях и подослали к нему ещё одного шпиона — Соню. Он и о ней знает, кто она, но делает вид, что не догадывается, стремясь сильнее запутать врагов. И ради этого ездит со своими шпионами по ресторанам, кафешантанам и гостиницам.

Но чем больше он марается об эту шпионку, тем чище, горячей и глубже его любовь к ней, своей единственной. И чем, казалось бы, дальше отходит от неё, тем ближе становится, и любовь к нему наполняет всё её существо. Вся она пропитана ею, как платье, на которое вылит флакон благовоний. Куда ни спрячешь наряд, он всё равно источает благовония на всё вокруг.

Нет, любовь, как весенняя роща, которая полна запаха трав и цветов. Кто бы ни вошёл в неё, как бы сух и отвратителен он ни был, она обвивает и обволакивает его своим ароматом, чистым и нежным. Нет в этой роще ни добрых, ни злых, ни чистых, ни нечистых. Даже шпионок нет.

Но наступает день и снова Финкель стаскивает мусор в празднично убранную душу, в весеннюю, светлую рощу.

— Обратите внимание, дорогая моя: он часто ощупывает себя руками чуть пониже груди. Делает это почти машинально. В поясе у него зашиты бумаги, и он автоматически проверяет, целы ли они. Непременно обратите на это внимание!