Золотые россыпи (Чекисты в Париже)

Соня боязливо встречает его глазами, чуть больше опустив простыню.

— Что случилось, милый?

Гунявый закрывает её простынёй и, бережно взяв руку, виновато и почтительно целует.

— Простите меня, пожалуйста.

— За что? Я ничего не понимаю. В чём дело?

— Я не должен был этого делать. Вы добрая, чистая девушка, а я затянул вас сюда, как…

Соня возмущается так, что садится снова и совсем сбрасывает простыню.

— Что за глупости? Я сама хотела этого, никто меня сюда не затягивал! И ты мне настолько дорог, что везде, где бы…

Гунявый, как от неосторожного прикосновения к ране, болезненно морщится и торопливо машет рукой.

— Не надо, не надо, не надо! Я — мерзок. Вообще мерзок. Понимаете? Говорю вам это совершенно серьёзно, спокойно и сознательно. Если бы вы знали меня, с отвращением и ужасом плевались бы и мучились всю жизнь, оттого что разрешили мне дотронуться до вас, а не то что… Ради Бога, одевайтесь скорей…

Он стремительно отходит и садится в кресло, повернув его спиной к кровати, а голову оперев на руки. Соня решительно, зло одевается, насупив брови и сосредоточенно размышляя. Гунявый сидит неподвижно, горбом выпятив широкую спину в сорочке с мокрыми пятнами возле шеи.

Соня подходит, подвигает кресло ближе, садится и кладёт руку ему на плечо.

— Слушайте, милый, вы всё преувеличиваете. Если вы…

Гунявый осторожно освобождает плечо и поворачивается к ней лицом. На нём такое глубокое страдание, что Соня замолкает и что-то больно колет ей в сердце.

— Не надо! Наталья Петровна! Уж поверьте мне. если я это говорю. И простите меня, если можете.

— Голубчик, за что мне прощать вас? Совершенно искренне повторяю: вы глубоко ошибаетесь. И совершенно напрасно мучаетесь: я вовсе не такая «чистая» и «непорочная», как вам кажется. И что такое вообще эта глупая «чистота»? Разве я говорила вам; что у меня не было любовников, что я — «невинная», «чистая» девушка?

Гунявый качает головой.

— Не в том дело.

— А в чём же?

Гунявый смотрит себе на колени и какое-то мгновение молчит.

— В том, что даже самая последняя, «самая грязная» проститутка в тысячу раз чище меня. Понимаете?

И он смотрит прямо в лицо Соне такими измученными глазами, что она вдруг берёт его руку, крепко прижимает к своей груди и тихо говорит:

— Не надо так думать, не надо, милый. Никаких «чистот» и «грязей» нет. «Грязная проститутка»! А мужчины, у которых сотни женщин, чисты? Преступление? Убийство? Жестокость? Ах, знаете… Они не устраивали массовых убийств? Они не насиловали? Они не мучили, не позорили нас?

— Кого «нас»?

Соня, опомнившись, внимательно смотрит на него.

— Ну. тех, что совершают так называемые «преступления». И каким бы вы ни были, вы не могли совершить и сотой доли преступлений, которые творят эти «чистые» во имя своего закона, цивилизации, патриотизма и тому подобного лицемерия. И ни у кого из них нет и сотой доли такого раскаяния, как у вас, голубчик. И вы в тысячу раз лучше их всех… Нет, нет, я говорю вам это абсолютно искренне. Напрасно вы…

Гунявый решительно высвобождает руку и морщится с таким отвращением, что Соня невольно умолкает.

— Хватит обо мне, Наталья Петровна. Я вас умоляю. Вы ничего не знаете и не можете, разумеется, судить. И спасибо вам большое, но больше не нужно. Пойдёмте.

Соня сидит в печальной задумчивости, наклонившись вперёд, и. не мигая, смотрит под шкаф. Не меняя позы, медленно выпускает слово за словом:

— Вы мучаетесь совершенно-совершенно напрасно… Ох, совершенно напрасно…

Гунявый одевается и снова подходит к Соне.

— Пойдёмте, Наталья Петровна.

Она медленно поднимает голову, странно и пристально всматривается в него, тихо берёт за руку, нежно, жалостно гладит её.

Потом прижимается к ней горячими губами и резко встаёт.

— Ну пойдёмте!

Гунявый не успевает выдернуть руки и только с отчаянием трясёт головой.

Соня быстро одевается, хмуро сдвинув к переносице брови и о чём-то сосредоточенно думая.

Гунявый вдруг с натугой обращается к ней:

— А потом ещё вот что, Наталья Петровна. Моё сегодняшнее… поведение — это результат… болезненного, пьяного состояния. Мне страшно, стыдно и больно. Вас я очень уважаю. Но… Если у вас есть хоть капля какой-то симпатии или влечения ко мне, лучше вышвырнуть её из себя. Я очень прошу и даже… ради вас самой советую сделать это.

Соня решительно подходит к нему и, коснувшись груди, поднимает необыкновенно красивое в эту минуту, освещённое изнутри лицо.