Золотые россыпи (Чекисты в Париже)

«Мик, мой бедный, дорогой товарищ, брат мой! Когда ты прочтёшь это письмо я буду уже далеко от тебя, и ты не сможешь сказать мне: «Гм!» — и отругать меня за маленькую нашу помощь. Прими её без гнева, как братскую услугу в нужде (никогда не простила бы тебе, если б ты отказался теперь от моей помощи). Верю, ты вскоре вернёшься на Украину и найдёшь там те золотые россыпи и то «Ателье Счастья», которые так трогательно ищешь здесь. Приезжай, Мик! Встретим тебя, как брата и дорогого друга, и станем вместе со всеми, насколько хватит сил, воздвигать другое ателье счастья. Горячо, горячо обнимаю тебя и целую.

Леся».

Мик быстро считает деньги. Пять тысяч франков. На сероватых, исхудавших щеках его сквозь давно не бритую белокурую щетину проступает тёмная краснота. Он выхватывает часы, торопливо заталкивает деньги в конверт, а конверт в карман. Схватив коверкотик и шляпу, выбегает из комнаты и, летя по лестнице вниз, одевается.

За несколько минут до отхода поезда по перрону бешено мчится какой-то долговязый субъект со стеклянно блестящими глазами и, бесцеремонно расталкивая людей, заглядывает в окна вагонов. В одной руке у него разорванный конверт, в другой — измятая шляпа. Пальто расстёгнуто, на лбу крупные капли пота.

Неожиданно, узнав кого-то в окне, он опрометью бросается к нему. В это же мгновение поезд медленно трогается с места. Кто-то хочет удержать субъекта сзади, но он яростно вырывается, подбегает к окну, откуда взволнованно машут ему руками красивая дама и господин с бородкой.

Догнав окно, он подпрыгивает и тычет в руку ошеломлённому господину конверт. И, запыхавшись от бега, кричит:

— На этот раз, Леська, ты ошиблась: я не продал бы тебя и за все золотые россыпи! Деньги эти — не мои! Прощай, Леся!

Он взмахивает шляпой, высоко подняв её над головой какой-то дамы с заплаканными глазами. Леся и Нестеренко высовываются из окна.

Неожиданно приставив шляпу и руку ко рту, Мик кричит на весь перрон:

— Привет Украине! Слышала?

Дама с заплаканными глазами испуганно отшатывается, как бумажка под порывом ветра, все люди непонимающе оглядываются на странного человека, но он этого не замечает: жадно поднявшись на цыпочки, смотрит вслед поезду. Из одного окна высунулась женщина и несколько раз кивнула ему: слышала.

Сен-Клер — Сен-Рафаэль. Октябрь 1926 — октябрь 1927

"ВСЯ УКРАИНА УЙТИ НЕ МОЖЕТ…’ Послесловие от переводчика

В одной критической статье, написанной на Украине в конце 20-х годов, сказано весьма непринуждённо:”С точки зрения марксистской социологии и литературной критики Винниченко ещё совсем не изучен. Может, это и понятно, поскольку нам приходилось скорее сталкивать его с исторической арены, как бревно на пути пролетарской революции, нежели исследовать его историческую роль, тем более в искусстве”[16].

До исследований такого рода — в нашей стране — дело не доходило долго (ситуация меняется к лучшему только в самое последнее время). Что же касается "сталкивания”, оно было осуществлено последовательно и чётко. А между тем речь идёт о выдающемся украинском писателе и мыслителе XX века.

Читатель мог познакомиться с отрывками из Дневников Владимира Винниченко (опубликованы в № 12”ДН” за 1989 год). Им была предпослана обстоятельная статья М. Жулинского "Человек, распятый на кресте политики…” — в названии этом точно отражена противоречивая и многотрудная судьба художника и гражданина, жившего в безжалостное время, на сломе эпох. Его повседневное бытие в дореволюционной России — нелегальщина, аресты, тюрьмы, ссылки, побеги за границу, эмиграция (что не мешало напряжённой литературной деятельности) — обычное бытие социал-демократа. Подчеркнём только: украинского социал-демократа, каковым убеждённо считал себя Владимир Винниченко. Это слово и определило всё течение его дальнейшей жизни.