Золотые слезы

— Разумеется, я не оставил этого так. Надо заметить, что отец ничего иного, кроме неповиновения, от меня и не ждал. Но что же мне оставалось делать, когда я узнал, что моя обожаемая Амариллис предназначена в жены Франсуа! Тогда я, ослепленный любовью, предпочитал думать, что ее принудили дать согласие на брак с ним. Но Амариллис была не так глупа, чтобы упустить возможность стать хозяйкой Бомарэ, а заодно и наследницей огромного состояния Шанталей. Тем более что ее семья всегда испытывала недостаток в средствах. Франсуа не остался равнодушным к своей невесте и влюбился в нее. Его можно было понять. Поскольку мы с ней всегда держались на людях исключительно корректно, он и не подозревал, насколько далеко зашли наши отношения. Теперь, по прошествии времени, когда все уже перегорело, я понял, что Амариллис действовала в этой ситуации сознательно и расчетливо: я был ей нужен в качестве любовника, Франсуа — в качестве супруга. Я бился за то, чтобы ее репутация оставалась незапятнанной, а на самом деле предоставлял ей возможность лавировать между нами. Может быть, Амариллис и вышла бы за меня при других обстоятельствах, но с тех пор как она стала наследницей Сандроуза, ей не оставалось ничего другого, как вступить в брак из-за денег. В противном случае ее поместье пошло бы с молотка, а то, что не смогли бы растащить кредиторы, быстро превратилось бы в руины. Но Амариллис не учла одного: с тех пор как она стала невестой брата, я не мог продолжать быть ее любовником. У меня довольно строгие представления о нравственности, хотя меня всегда обвиняли в распущенности и порочности.

— Ты говоришь, что получил от отца письмо. Он просил тебя вернуться. Почему? - полюбопытствовала Mapa.

— Потому что он выяснил, кто на самом деле убил Франсуа.

— И кто же это сделал? — затаив дыхание от волнения, спросила Mapa.

— Этого я пока не знаю, — с сожалением покачал головой Николя. — В письме он не назвал его имя. Возможно, отец боялся, что я не прощу его и не захочу вернуться, поэтому не сообщил этого в письме. Он знает, что я не успокоюсь до тех пор, пока не узнаю имя убийцы, поэтому не смогу не приехать. — При этих словах в глазах Николя мелькнул мстительный огонь, и Mapa невольно поежилась, хотя яркое солнце выглянуло из-за облаков и сильно припекало.

Mapa с любопытством разглядывала ряд одноэтажных домишек, мимо которых они проезжали. Вдруг Николя остановил кеб на углу, выскочил на тротуар и направился к цветочнице, пожилой негритянке, разложившей товар на передвижном лотке. Они о чем-то быстро заговорили, и женщина махнула рукой в сторону конца улицы. Николя дал ей несколько монет, взял с лотка букет и вернулся в кеб. Назвав вознице адрес, он с улыбкой обернулся к Маре, вытащил из букета одну желтую розу и засунул ей за корсаж. В лицо Маре ударил аромат свежесрезанного бутона.

Вскоре кеб остановился возле одного из маленьких аккуратных домиков, розоватые ставни которого слабо просвечивали сквозь густые заросли вечнозеленого кустарника. Николя расплатился с возницей, помог Маре выйти и повел ее к двери. Решительным, уверенным движением он взялся за ручку дверного молотка и громко постучал. Через минуту дверь отворилась, и на пороге возник дворецкий — негр в ливрее с золотым шитьем. Он почтительно поклонился и молча воззрился на незнакомцев, загораживая собой проход.

— Скажите мадемуазель Феррар, что ее хочет видеть Николя де Монтань-Шанталь. — Он с достоинством выговорил свое полное имя после многолетнего перерыва.

Дворецкий вскинул брови и тут же с поклоном пропустил их в дом, ввел в гостиную и отправился докладывать госпоже.

— Не стоило брать меня с собой, раз твое дело носит частный характер, Николя, — тихо вымолвила Mapa, чувствуя себя неловко в роскошной обстановке. — Я могу сама найти дорогу в отель.

— Раз мы все равно уже здесь, успокойся и расслабься, — спокойно ответил Николя.

Mapa тяжело вздохнула и присела на краешек стула. От нечего делать она принялась рассматривать меблировку, которая по своей элегантности и дороговизне вполне могла украсить гостиную знатного парижанина. На мраморной каминной полке стояли антикварные часы из позолоченной бронзы и пара изящных севрских ваз, а серебряный канделябр на комоде времен Людовика XV окружали китайские фарфоровые статуэтки. Высокий книжный шкаф ломился от редких фолиантов в бесценных переплетах, один из которых был кем-то позабыт и лежал раскрытый на журнальном столике. Музыкальная шкатулка тихо и мелодично напевала какую-то песенку.

— Николя?!

Mapa обернулась на изумленный женский голос, раздавшийся из дверей, и в следующую секунду увидела его прекрасную обладательницу, которая радостно бросилась в объятия Николя, обвила его руками за шею и принялась порывисто покрывать поцелуями лицо, словно кроме них в гостиной никого не было.

— Франсуаза, — рассмеялся Николя. — Ты все такая же импульсивная, совсем не изменилась. Я-то думал, что меня встретит солидная, почтенная матрона.