Золотые туфельки

Одноногий все еще стоял на своем обычном месте, но и он уже никого больше не называл ни джентльменами, ни господами и не оповещал о поездке в Ростов на операцию. Взамен этого он насвистывал что-то веселенькое и поглядывал по сторонам с видом полной независимости.

К нему подошел стражник.

— Давай, — сказал он.

— Чего это? — «не понял» одноногий.

— «Чего», «чего»! Не знаешь, что ли? Давай половину. Да скорей, мне некогда.

— Далече ли собрался? — спросил одноногий.

— А кто его знает. Куда судьба кинет.

— Сейчас дам, — сказал одноногий.

Он нагнулся, развязал ремешки на ноге и, подняв свою деревяшку, стукнул ею стражника по голове. Стражник крякнул и свалился. Одноногий неожиданно оказавшийся двуногим, вынул у него из кармана наган и ровным шагом пошел с базара. Деревянную же ногу свою оставил около стражника — видимо, на память ему.

Лунин прошел с базарной площади на привокзальную. Вся она была забита военными. Они сидели на сундучках, на чемоданах, на вещевых мешках, понурые, молчаливые. Ждали погрузки, но машинисты и кочегары где-то прятались, и поезда вести было некому.

Обойдя площадь, Лунин через товарный двор проник на перрон. Там тоже было полно военных. Около одной теплушки столпились казаки. Они что-то выкрикивали, размахивали руками. Лунин подошел ближе. В теплушке трясли головами в фуражках с огромным верхом английские инструкторы.

— Вытряхивайтесь! — кричали казаки, хватая инструкторов то за краги, то за полы шинелей. — Вытряхивайтесь к чертовой бабушке!

— Оф уид ю, кэсекс, бандитти! Уи шел тэл дэ Дженерал Дэныкин[2]! — пучили инструкторы глаза.

Казаки английского языка не знали, но отвечали впопад:

— Сами вы всемирные бандиты! Плевали мы на вас и вашего Деникина!

Издалека донесся и прокатился пушечный выстрел.

Увидев, что к составу наконец подходит паровоз, казаки вскочили в теплушку и пинками вышибли «союзников» на перрон.

Поезд, набитый до отказа, дрогнул и медленно стал отходить. Но едва он скрылся за поворотом, как раздался страшной силы грохот: это подпольщики «отсалютовали» белогвардейщине взрывом путей.

К полудню привокзальная площадь опустела. Части, опасаясь оказаться в мешке, в панике бежали из города.

А немного спустя на главной улице показался разведчик. На груди у него алел пышный бант, в гриве лошади развевались разноцветные ленты. И было во всем его облике — в небрежной и в то же время настороженной посадке корпуса, в розовощеком, круглом лице с белыми крупными зубами, в смушковой, чуть набекрень шапке — столько праздничного, задорного, молодого, что, казалось, в город въехал не разведчик, а отбившийся от свадебного кортежа веселый дружка.

Он попридержал лошадь и, подмигнув, спросил:

— Нема?

— Нема-а! — радостно ответили ему высыпавшие на улицу люди.

— Смылись?

— Смы-ылись!..

Разведчик повернул лошадь и галопом поскакал обратно.

— Ляся, Ляся!.. — кричал Лунин, вбегая во флигелек старой учительницы. — Уже всё!.. Выходите! Выходите!..

Ляся кинулась одевать еще не окрепшего от всего пережитого Кубышку.

— Вот так, вот так, — кутала она шею старика шарфом. — На дворе такой морозище.

— И я, и я с вами… — говорила учительница, не попадая в рукав шубы дрожащей рукой.

И только распахнули дверь, как в уши полились призывные звуки военного оркестра. Учительница, жившая несколько лет в Париже, так вся и выпрямилась.

Се ля лютте финале,
Групон ну зэ демэн,
Лэнтернасьонале
Сера ле жанр юмэн[3]

—

запела она дрожащим голосом под музыку.

Люди стояли стеной по обе стороны улицы. А посредине со звонким цокотом копыт в город вливались части Конной армии.

— Боже мой, боже мой, как же они переменились! — качала старушка головой, сравнивая проходящие эскадроны с теми отрядами красногвардейцев, которые покинули город полтора года назад. — Да ведь это настоящая армия! Настоящая!

А красноармейцы все ехали да ехали мимо в своих краснозвездных, похожих на шлемы древних русских воинов буденовках, и впереди каждого подразделения, кося глазами на радостный народ, отлично вычищенный конь гордо нес на себе крепкого, с заиндевелыми усами командира.

— Что с тобой, доченька? — спросил Кубышка, заметив, что Ляся вдруг вытянулась на носках и застыла в тревожном напряжении.

— Там… кто это, папка?.. Смотри, смотри!..

К ним приближался новый эскадрон. На большой лошади, сильно выделяясь богатырским сложением, ехал всадник с черным лицом.

Ляся пронзительно крикнула и бросилась ему навстречу.

Всадник вздрогнул, всмотрелся, и вдруг лицо его осветилось.

— Ляся!.. — у сказал он и протянул подбежавшей девушке руку.

Скачок — и Ляся оказалась на лошади.

— Мой маленький Ляся… Мой маленький Ляся… — говорил всадник, гладя большой черной рукой щеку девушки.

И по взволнованным лицам черного воина и тоненькой бледной девушки все догадались, что люди эти — старые друзья и встретились они после долгих лет разлуки.

Народный комиссар