Золотые узы

– Нет, я еще и не начинала. Поверьте, мне бы тоже хотелось, чтобы все было позади.

Клейтон сделал глубокий вдох и сказал:

– Ну, давайте.

Он опять сунул руку ей под мышку и закрыл глаза, чтобы не видеть хирургических манипуляций. Аурелия наложила шесть швов и вытерла со лба пот.

– Слава Богу, сухожилия целы. Через неделю все заживет.

Клейтон взял носовой платок, который она ему протянула, и вытер свой лоб. Потом поглядел на аккуратный ряд шовчиков. Из каждого торчали два кончика нитки.

– Я сниму швы через неделю, – объяснила Аурелия.

– Похожи на мух, ползающих по сырому бифштексу.

– Спасибо за сравнение, – насмешливо отозвалась она. Аурелия надеялась услышать более лестный отзыв. Вынув из сундучка кусок холщовой материи, она сложила его треугольной косынкой.

Хотя Клейтон и напускал на себя беззаботный вид, было очевидно, что он испытывает сильную боль. Что бы там он ни говорил, Аурелия, как врач, должна ему помочь. Велика важность, даже спасибо не сказал! Пациенты никогда не говорят спасибо. И врач не должен ждать от них благодарности.

Аурелия подвесила его руку и стала завязывать концы косынки, невольно задержав руки на шее Клейтона. Даже слегка прикасаться к нему было и приятно, и тревожно. Аурелия со стыдом призналась себе, что позволяет своим чувствам мешать работе. А ведь именно в этом Клейтон ее и обвинял. Какой же из нее врач?

– Хотите, я вам дам морфия?

– Не надо.

– Тогда выпейте вот это. – И протянула ему чашку, в которой стерилизовала инструменты. – Рука будет сильно болеть.

– Тогда давайте, – сказал он и взял чашку. – Тем более что вы постарались причинить мне как можно больше боли.

Аурелия вспыхнула.

– Я вовсе не хотела причинить вам боль! Но совсем безболезненно это сделать нельзя. Уж извините.

Он покрутил чашку и одним махом выпил виски. Потом вздохнул и оглянулся – где бы прилечь?

Медленно прошел в пустой угол, сел на корточки возле стены и закрыл глаза – смертельно уставший, раненный человек.

Аурелия отвернулась к огню, чтобы скрыть выступившие у нее на глазах слезы. Как произошло, что этот мужчина имеет такую власть над ее чувствами? Девушке все еще не нравился саркастический тон, которым он разговаривал с Вальдо. Ей не нравилось, как он решал вопросы – при помощи грубой силы. Надо же такое сказать: чтобы человека повесили за кражу мешка муки!

Но Клейтон выбивался из сил, перетаскивая их снаряжение. Он много дней подряд тренировал ее и Вальдо, готовя их к переходу. Он даже потрудился достать Аурелии подходящую одежду. И он отправился искать юношу. Нет, она бесконечно благодарна Клейтону и сказала бы ему об этом, снизойди он ее выслушать.

Выразить благодарность – это одно, а признать, что Аурелия без его помощи не сможет добраться до Доусона, – это совсем другое. До лавины она еще воображала, что сможет, но теперь, увидев, чего можно ждать тут от природы, поняла свою ошибку.

Как ни прискорбно, но надо признать, что на Вальдо положиться нельзя. Ей нужен Клейтон – только для того, чтобы добраться до Доусона. Ни в каком другом смысле он ей не нужен. Во всяком случае, нельзя подвергать себя риску быть отвергнутой. Ей слишком знакома эта боль. Она вспомнила прошлую весну и тот вечер в Пенсильвании.

У них кончился семестр, и Виолетта приехала помочь сестре собраться. Почему-то Аурелии вздумалось похвастаться перед младшей сестрой тем, какие искушенные женщины ее однокурсницы. Иначе ни за что не пошла бы с ними в бар и уж, во всяком случае, не взяла бы с собой младшую сестру.

В баре на Аурелию обратил внимание молодой бухгалтер, имени его она так и не узнала. Но Виолетта, как всегда, положила глаз и на него и увела танцевать, а потом, когда бухгалтер ей надоел, выбросила его, как ненужную тряпку. Но боль от предательства молодого человека не шла ни в какое сравнение с той сердечной болью, которую причиняло сейчас ей поведение Клейтона.

Аурелия решила, что нужно поспать, – усталому человеку всегда все представляется в более мрачном свете. Вот перевяжет еще одного раненого и где-нибудь прикорнет часок-другой.

Клейтон проснулся ночью, через шесть часов после операции.

Поддерживая больную руку, он огляделся по сторонам. В лазарете царила полутьма. В углу горела керосиновая лампа, а рядом у стены сидя спал доктор Бонвитт. Видимо, новых раненых не приносили, но стоны тех, кто лежал на полу с кровавыми повязками на головах и грубыми шинами на конечностях, свидетельствовали о том, что испытания ни для пострадавших, ни для врачей еще не закончились.

Аурелия спала недалеко от Клейтона, прислонившись спиной к стене и опустив голову. Ее лицо было бледно, под глазами – темные круги. Темно-золотые локоны в беспорядке рассыпались по плечам. Белый фартук был испачкан кровью.

Удивительно, как девушка продержалась все это время. Но, видимо, она уже на пределе.