Золотые века [Рассказы]

Когда жена уходит, Жорди Жуан шарит в ящике стола, который уже давно не открывал, и находит там полиэтиленовый пакетик с марихуаной. Дело не в том, что бедняга сомневается в своей подруге, он сомневается в том, стоит ли ему сомневаться. Если она так поступила, значит, в глубине души не исключает некую долю его вины. А может быть, ей хочется защитить их совместную жизнь во что бы то ни стало и вопреки обстоятельствам. Если бы он расстрелял из пулемета группу из детского садика, она бы поступила так же. Неожиданно для себя он докуривает самокрутку до конца. „Чтобы заснуть раньше, чем она вернется домой и надо будет продолжать разговор“, — объясняет он себе свой поступок.

На суде ему задают только два вопроса: „Вы оказали помощь жертве и вызваны в суд в связи с этим?“ — „Да“. — „Вы видели номер автомобиля или могли бы назвать какие-либо характеристики машины, которая нанесла ребенку травму?“ — „Нет“. — „Вы можете идти“.

Есть некое государственное учреждение, которое берет на себя возмещение ущерба в тех случаях, когда никакая страховая компания не берет эти выплаты на себя. Поскольку в этом случае личность водителя установить не удалось, данное учреждение выплатит семье мальчика огромную компенсацию. Радость двадцати с лишним ее членов так же безгранична, сколь безбрежно было их горе, когда они узнали о гибели ребенка. Жорди Жуан сохраняет при себе свои мысли на этот счет, чтобы жена не обвинила его в расизме.

Он выходит на улицу с женой и ее подругой. Когда они устраиваются в баре за чашечкой кофе, к ним присоединяется еще одна женщина. Жена и подруга жены задорно смеются: „Неужели ты ее не узнаешь?“ Нет. Минуту спустя он понимает, в чем дело: это судья.

Без мантии, с улыбкой на губах и далеко от зала суда она кажется совсем другим человеком. Судья приветствует его двумя дежурными поцелуями и добавляет еще один — в лоб:

— Когда встречаешь таких людей, как ты, Жорди Жуан, то понимаешь, что наша профессия нужная и необходимая.

Этот третий поцелуй окончательно хоронит мертвого мальчика. На протяжении следующих дней Жорди Жуан ведет себя как пациент, неожиданно излечившийся от недуга, который ставил в тупик всех врачей. В субботу он занимается любовью с женой четыре раза, а в воскресенье утром отправляется в палатку за пончиками. Воспоминания накатывают на него, и Жорди Жуан испытывает волнение — возможно, потому, что ему так хорошо, и он становится более чувствительным, чем обычно. Да, конечно, можно гордиться тем обществом, где тебе довелось жить, ибо здесь полицейские, врачи и судьи находятся на высоте граждан, которым они служат.

У палатки выстроилась жуткая очередь. Жорди Жуану нечем себя занять, поэтому он предается размышлениям о благах супружеской жизни. Ему кажется невероятным, что он никогда раньше не думал обо всех возможных применениях пончиков, посыпанных сахаром.

Из очереди выбегает белокурый мальчик, его волосы подстрижены, как у средневекового пажа. Лучше бы он не бегал через улицу. В левой руке у него пластмассовая лошадка. Мальчуган воображает, что его скакун летает по воздуху. Если могут летать воздушные змеи из пластмассы и самолеты из пластмассы, то почему бы не летать лошадке? „Таково детство — думает Жорди Жуан, — вернее, раньше оно было таким“. Но лучше бы мальчик не бегал через улицу.

Из-за угла появляется машина. Водитель торопится, потому что в этот ранний час ночь для него еще не закончилась, хотя для людей, стоящих в очереди, уже начался новый день.

Мальчик взлетает в воздух от страшного удара восьмидесяти лошадиных сил, и его тело отскакивает от асфальта четыре раза, словно плоский камешек от поверхности воды. Машина молниеносно исчезает. Ребенок бьется в судорогах, как шмель, которого обрызгали инсектицидом. Перед палаткой никого нет. Ни одного человека.

У меня нет больше сил

„Так, значит, вот каким бывает наш конец; он наступает в самый неожиданный момент, и тебе крышка“, — думает эскимос, вдруг повстречавшийся с медведем. С этой горой мохнатой плоти сражаться бесполезно: люди маленькие, а белые медведи — огромные. Эскимос провел всю первую половину дня в поисках тюленей и так устал, что даже плечи его болят, — и вот теперь ему самому придется уходить от преследования.

Близость смерти заставляет его вспомнить всю прошлую жизнь. Самые важные ее события, подобные узелкам, завязанным на длинной веревке, пробегают перед глазами бедняги за тысячные доли секунды.