Золотые века [Рассказы]

Боцман? Может быть, они хотят, чтобы он вел их корабль, эту ореховую скорлупку, отданную на волю волн, которая если и держится еще на плаву, то лишь благодаря чуду? На корабле нет ни парусов, ни штурвала, ни бортовых огней. Вдруг из-под палубы до него доносится гул голосов. Ровно половина — это стоны, такие отчаянные, каких ему не доводилось никогда раньше слышать. Вторая половина — такой неудержимый хохот, какого ему никогда не доводилось слышать. Ни эти стоны, ни этот смех в отдельности не произвели бы на него никакого впечатления, но смесь хохота и стонов открывает перед ним окно в ад. Моряк с затонувшего корабля представляет себе трюм, похожий на котелок, в котором варят суп рыбаки, где извивается множество белесых мелких угрей, только вместо угрей там — человеческие тела. Моряк сначала раскрывает рот в полном изумлении, а потом понимает, где он находится.

В этих краях на побережье до сих пор сохраняется древняя традиция. Когда в порту остается корабль, покинутый каким-нибудь разорившимся судовладельцем, или какая-нибудь старая посудина, которая вот-вот пойдет ко дну, местные власти пользуются случаем и грузят на это судно всех умалишенных провинции. И делается это без всякого насилия — напротив, все происходит весело. Префект обряжается в бархатный парадный костюм, люди смеются и забавляются от души. Всех сумасшедших, точно послушное стадо, приводят в порт, и там им предлагается возможность отправиться в путешествие на корабле, доживающем свои последние дни. Префект произносит торжественную речь и приглашает умалишенных подняться на борт: он объявляет, что судно отвезет паломников в Иерусалим, и совершенно бесплатно. Никто никого не принуждает: одни принимают приглашение, а другие нет. Таким образом вершится своеобразный суд, где сам подсудимый становится себе судьей, решая, насколько он лишился рассудка. Больные, которые кажутся безнадежно заблудившимися в лабиринтах слабоумия, удивительным образом чувствуют опасность и остаются в порту, а те, кто выглядят вполне здравомыслящими, напротив, часто становятся жертвами мистического порыва. Иначе как жертвами собственных иллюзий их не назовешь, потому что даже крысы чуют беду и бегут стаями, балансируя на канатах, которые еще удерживают корабль у причала. Сразу после этого начинается праздник, а поздно вечером толпа провожает отплывающее судно криками и хохотом. К следующему утру корабль уже находится во власти течений Балтийского моря. Не остается сомнений в том, что приговор будет исполнен. Рано или поздно корабль пойдет ко дну, но последние дни несчастных будут страшнее гибели. Дураки осуждены на муки жажды и голода, возможно, некоторым из них суждено перед смертью заниматься людоедством. Они обречены на медленную и ужасную смерть, такую страшную, что она находится за пределами боли и воображения. За пределами Иерусалима.

Волнение на море улеглось, океан подобен чану с оливковым маслом. Все тонет в густом тумане, его стена — точно из крахмального клейстера — кажется толще стен Константинополя. Море окутывают мирные белые сумерки. Хохот и стоны в трюме немного стихают, быть может, сказывается общая усталость. Но это тишина чистилища, в ней слышен отзвук безысходности.

Вдруг моряк с затонувшего корабля видит неожиданную картину: какой-то корабль движется им навстречу. Он бежит на корму и отшвыривает в сторону безумца, знающего латынь, который невозмутимо продолжает свой спор со святым Патриком.

Два корабля медленно сближаются, пронзая белесый кисель тумана. Это рыболовецкое судно одной из Скандинавских стран — никакого сомнения нет. Предки этих моряков были отчаянными вояками, но ныне на судне плывут христиане, сменившие латы и мечи на сети и гарпуны. Множество подобных кораблей наведываются в здешние воды, богатые треской. Им и в голову не могло прийти, что судьба уготовит им встречу с кораблем дураков. Во взглядах моряков, которые смотрят на умалишенных, сквозят снисходительность и сострадание. Когда корабли сходятся и оказываются почти на расстоянии протянутой руки, на рыболовецком судне наступает гробовая тишина, моряки охвачены ужасом, как дети. Одновременно их одолевает грусть, потому что с давних времен им известна одна истина: и воды, и земная твердь могут внезапно исчезнуть в воронке, которая засасывает все сущее. Сейчас перед ними одна из таких воронок. Ибо, что есть этот корабль если не один из возможных концов света?

Молчание скандинавов поражает на фоне криков и шума на корабле дураков. Моряк с потонувшего корабля видит, как из трюма появляются новые и новые сумасшедшие, словно их выгоняет наружу какой-то таинственный инстинкт, они подобны демонам, явившимся без зова. Толпа собирается на борту, который почти касается рыболовецкого судна. Умалишенные размахивают руками, подвывают и верещат, как стая обезьян; их рев заглушает вполне здравые просьбы моряка с затонувшего корабля: — Помогите, ради Бога! Я не сумасшедший, я боцман, подданный литовского короля! Тот, кто меня спасет, будет щедро вознагражден!