Золотые врата. Трилогия (СИ)

Утолив первый голод, стали делиться новостями. Корсаков больше помалкивал, поскольку все новости, как из прохудившегося мешка, вываливала Анюта. Рассказывала про то, как они переехали сюда, в особняк, как она нанимала рабочих, чтобы привести комнаты в более‑менее приличный вид, жаловалась на Игоря, что тот пальцем о палец не ударил – сойдет, мол, и так. Она взяла под опеку Марину и подкладывала ей на тарелку колбасу и копченое мясо. Марина ела все, но предпочтение отдавала малосольной семге. Воскобойников многозначительно посмотрел на Корсакова – видишь, мол, все симптомы налицо, – и расплылся в улыбке.

– А как у вас дела, в усадьбе? – спросил Игорь.

– У‑у‑у, – протянул Павел. – Приедете в гости – не узнаете. Первый этаж полностью отделали, взялись за второй.

Анюта убрала тарелки, расставила чашки тонкого фарфора – подарок Александра Александровича, заварила кофе. Воскобойников попросил чаю.

– Марина, ты не будешь против, если мы до завтрашнего вечера задержимся? – спросил он.

– А что такое?

– Игорь попросил картину отмыть. Видела уток, что на мольберте стоят?

– Я думала, это павлины.

– Я тоже склоняюсь к этому, – усмехнулся Корсаков.

– Это моя доля наследства от бабушки, – пояснила Анюта.

– Хорошо, давай задержимся, – согласилась Марина.

– Вот и отлично! – Анюта чмокнула ее в щеку. – Вы будете спать на кровати, а мы здесь матрас постелим – у нас есть надувной. А сейчас мы с Мариной пойдем по магазинам, а вы мойте посуду, наводите порядок. Можете обсудить какие‑нибудь дела и даже допить шампанское.

– Спасибо, дорогая! – поклонился Корсаков. – Щедрость твоя не знает границ. Там осталось два глотка.

– Вот и хватит.

Допив кофе с мороженым, девушки ушли. Воскобойников прошел в спальню и, разложив картину на столе, принялся разглядывать ее в сильную лупу. Корсаков сунул тарелки и чашки в посудомоечную машину и присоединился к нему. Павел, насвистывая заунывный мотивчик, долго рассматривал полотно, переворачивая его и иногда трогая холст пальцем.

– Ну, что я тебе скажу, – заявил он, выпрямляясь и дергая себя за ус, – сам холст я датирую примерно концом восемнадцатого, началом девятнадцатого века. До появления фабрично загрунтованных холстов… Видишь? – Павел перевернул картину и отогнул ее край от рамы. – По краям холста нет грунта – значит, грунтовали вручную. После того как я смою акварель, скажу точнее. По стилистическим и технологическим признакам. Кроме того, – он опять перевернул картину, – вот здесь, где ты смыл акварель. Вот, видишь?

– Ну, вижу, – сказал Корсаков. – Кракелюр Кракелюр – трещины в красочном слое, преимущественно в масляной живописи на холсте., насколько я понимаю.

– Правильно. Жесткий и глубокий кракелюр. Думаю, он возник от неправильного хранения картины. Акварель я сниму, но кракелюром заниматься у меня нет времени. Тут понадобится не один день, а может, и месяц. Если картина действительно стоит того, отдашь на реставрацию – я могу посоветовать кое‑кого из своих знакомых.

– Ладно, согласен.

– Значит, завтра и займусь, – Павел поставил картину на мольберт. – Кажется, я видел, что ты покупал сухое вино.

– У‑у‑у, глазастый, – усмехнулся Корсаков. – Пошли к столу, пока девчонок нет.

Игорь включил негромкую музыку. Воскобойников развалился в кресле с бокалом сухого вина. Вспомнили студенческие годы, затем Игорь коротко рассказал, чем закончилась его эпопея с картами таро. Павел спросил про Леню Шестоперова. Корсаков был у Леонида в больнице неделю назад. Шестоперов уже почти поправился, только загипсованные кисти рук напоминали о нападении неизвестных.

– Хоть рисовать сможет? – спросил Павел.

– Я поговорил с врачом. Есть надежда, что к пальцам вернется чувствительность, но нужно время.

– Ты знаешь, кто его?

– Знаю, – нехотя ответил Корсаков, – тех людей не достанешь.

За окном стемнело, когда вернулись Анюта с Мариной. Глаза у них подозрительно блестели. Анюта объявила, что они ходили в кино, потом съездили в пару магазинов в Манеже, потом посидели в кафе и вот, пришли. Сейчас все будут пить чай, а потом спать.

Воскобойников поднялся, привлек к себе Марину.

– Так, – сказал он, принюхиваясь, – это что же делается? Мне, стало быть, пить нельзя, а тебе можно?

– Ну, мы совсем капельку, – смущенно сказала Марина, – в кафе.

– Красное вино можно даже в ее положении, – встала на защиту подруги Анюта.

– Это в каком таком положении? – будто удивившись, спросил Павел.

Марина укоризненно посмотрела на Анюту и покраснела.

– Радость моя, ты слышала такое выражение: язык твой – враг твой? – спросил Корсаков.

– Ой… я случайно.

– Ну, что ж, тогда скрывать уже не перед кем. Мне Павел еще днем рассказал. Поздравляю и тебя, Марина, и тебя, Паша. – Корсаков разлил по бокалам остатки сухого вина. – Но это только начало. О, сколько вам открытий чудных, готовит… этот период. А когда вас станет трое… у‑у‑у, это вообще невообразимо. Но сначала даже интересно.