Золотые врата. Трилогия (СИ)

Он повесил «карабелу» на стену и уже присел на кровать, когда ему почудился легкий шорох у входной двери. Ступая на цыпочках, он приблизился, заглянул в глазок. На лестнице было темно, лампочка в пролете между этажами угадывалась тусклым отсветом где‑то на границе поля зрения. Рогозин ощутил, как нехорошее предчувствие сжало сердце. Такое бывало, когда после длительной пьянки он приходил в себя. Что поделать – депрессия неизбежно сопутствует похмелью. Однако сегодня похмелья не было – два предыдущих дня он водки в рот не брал.

Рогозин приложил ухо к щели между дверью и косяком, почувствовал струю воздуха и вновь услышал то ли шорох, то ли шепот. Он напряг слух, и ему даже показалось, что он услышал какие‑то слова. Незнакомые слова, от которых озноб побежал по телу. Похожую речь он слышал на пустыре между гаражей, где бились светловолосые воины и клыкастые монстры.

Он отступил от двери. Хмель вылетел из головы. Слабость, как после ночного кошмара, охватила все тело. Закричать, позвать на помощь? Соседи – пенсионеры, старики. Запрут покрепче двери и станут молиться и подглядывать в глазок: кого это теперь убивают? Может, и позвонят в милицию, да пока ППС приедет, из него ломтей настругают, а если милиция и успеет – нелюди сгинут, растворятся в ночи, а его, Рогозина, под белы руки и в вытрезвитель. По шеям надают, это хрен с ним. А вдруг обнаружат меч под половицей? Да и «карабела» на стене – холодное оружие. Захотят – срок повесят. Менты, одно слово.

Рогозин выбежал на кухню, подскочил к окну. Среди разросшихся кустов жасмина тускло блеснули кирасы, вынутые из ножен мечи. Так… Если за дверью уроды, то под окном – их противники, и все хотят получить меч, все хотят отнять у него, Рогозина, последнюю надежду на нормальную жизнь. Он почувствовал, как закипает в груди холодное бешенство. Так на турнирах по фехтованию он, если начинал проигрывать, становился свирепым бойцом, словно бес в него вселялся. Обострялись чувства, реакция становилась такой, что, казалось, противник двигается будто во сне, медленно и вяло.

Рогозин метнулся в комнату, сорвал со стены «карабелу», подскочил к окну, вырвал половицу, открыл коробку и схватил меч в левую руку. Если польского клинка окажется недостаточно – что ж, и этот в дело пойдет.

Дверь в прихожей заскрипела: кто‑то навалился на нее с той стороны. Рогозин отодвинул в сторону стол, поставил стул в угол, быстро надел тренировочные штаны, сунул ноги в кеды. Распахнув в комнате окно, он осторожно, из‑за стены, посмотрел вниз. Стоят, голубчики, ждут. Он встал посередине комнаты, взмахнул оружием, разминая мышцы. Рукояти плотно сидели в ладонях. Скрестил клинки, завертел, полосуя воздух «мельницей». Лампочка с обрезком электрического шнура хлопнула в пол, рассыпалась тонкими осколками. Рогозин выругался в полголоса, отшвырнул осколки ногой. Ничего, от фонаря за окном достаточно света.

– Отдай то, что не принадлежит тебе, – низкий гортанный голос, казалось, звучал отовсюду, отражался от стен, проникал сквозь открытые окна, заставляя вибрировать половицы под ногами.

– Приди и возьми, – крикнул Рогозин, оскалившись.

За дверью молчали. Он переступил с ноги на ногу. Хрустнули под подошвой осколки стекла.

– Ну, долго мне еще ждать? – пробормотал Рогозин, стараясь держать в поле зрения дверь и окно.

Долго ждать не пришлось – от мощного удара дверь слетела с петель и рухнула в прихожую.

* * *

– Игорь! Игорь, проснись!

– Что… что такое? – Корсаков привстал, опираясь на локти.

– Одевайся, – Анюта вскочила с кровати, кинула ему джинсы и рубашку, – быстрее.

– Да что случилось, черт возьми?

– Тебе надо ехать… Ты должен успеть.

– Куда ехать – три часа ночи? И к кому это я должен успеть? Ты посмотри, что на улице делается.

Анюта мельком взглянула в окно. По небу стремительно летели рваные тучи, луна плясала среди них, как корабль среди штормовых волн. Ветер свистел за окном, раскачивал створки открытой рамы, рвал занавески.

– Это неважно. Вот ключи от машины, – она порылась в сумочке, нашла ключи и бросила Корсакову. – Ему нужна твоя помощь.

– Кому? – Корсаков, заразившись ее лихорадочной спешкой, торопливо одевал джинсы.

– Тому мужчине, который хотел поговорить с тобой на кладбище.

– Рогозину? – Корсаков сел на постель. – Откуда ты знаешь? Даже если так, я все равно не представляю, где его искать.

– Я скажу тебе, – Анюта остановилась посреди комнаты, закрыла глаза.

Свечи в стаканах на полу освещали ее обнаженное тело, бросая на лицо резкие вертикальные тени.

– Ты бы накинула что‑нибудь, – сказал Корсаков, – замерзнешь.