Золотые врата

– В общих чертах. Планируется высадка десанта с поддержкой на астральном уровне. Кроме того, будет атака с континента силами «Аненербе» из институтов исследования Тибета и, что особенно неприятно, возможно использование артефактов, чего до сих пор старались избегать. Я имею в виду, в частности, «копье Гая Кассия». Возможно, также, участие «Ордена Нового храма». Хотя фон Либенфельс [12] здорово сдал за последнее время, у него много учеников. Теперь вы понимаете, насколько серьезно наше положение?

– Да уж, – Панкрашин выдохнул клуб дыма, – что будем делать. Может, сообщить Назарову?

– А смысл? Он немедленно даст радиограмму на Большую землю и, в лучшем случае, нас просто переведут в один из лагерей на материке. В худшем – просто уничтожат. Нет, к нему обратимся только при непосредственной опасности. Пока попробуем разобраться своими силами. Я думаю, даже Катошевского и Габуа пока подключать не стоит. Женщинам тоже говорить пока не будем…

– А Лада? – перебил его Панкрашин.

– Ни в коем случае! Ее будем беречь до последней возможности, да и не готова она. Могла бы помочь Серафима Григорьевна, но уж очень она …м-м, своеобразно понимает свою роль. – Барченко внимательно посмотрел на Сергея, – вы не очень устали во время вашей прогулки по Кубе?

– Совсем не устал.

– Очень хорошо, – профессор поднялся, – нам необходимо повлиять на одного человека. Воздействие должно быть коротким, но очень мощным.

– Я готов, – Панкрашин выколотил трубку в пустую банку из-под тушенки и тоже встал, – где он находится?

– Скорее всего, в Лондоне.

Сергей надел малицу, сунул ноги в разбитые пимы. Профессор не спеша одевался, закутывая шею лохматым из-за торчащих ниток шарфом, поверх воротника ватника. По обоюдному согласию все магические действия они проводили на открытом пространстве. Лучше всего для этого подходило высокое открытое место. Еще осенью Панкрашин отыскал на побережье скалу со спрятанной от ветров лощиной, выходящей в сторону моря. Неподалеку стоял сложенный неизвестно кем и неизвестно когда каменный обелиск, служивший ориентиром мореходам. Таких обелисков было на архипелаге было множество и кто-то, не в меру шутливый, дал им название «гурии». Только при очень большом воображении можно было принять Новую землю за «райские кущи» с «гуриями», но название прижилось.

На улице Барченко притопнул ногами, приминая ноздреватый наст. 

– Однако, не жарко, – пробормотал он, – никак не привыкну, что весна здесь приходит тогда, когда на Большой земле уже лето, а осень следует сразу за весной, – пожаловался он Сергею. Ну, что, пойдемте.

Северный ветер мгновенно выдул остатки сна и Панкрашин поднял капюшон кухлянки. Низкое солнце проложило по снегу длинные тени, редкие облака на блеклом выстуженном небе были похожи на клочья ваты. На крыше барака охраны лежало несколько тушек битой птицы – на корм собакам, две нерпичьи шкуры, прибитые к стене мехом внутрь, блестели плохо снятым жиром. Лагерные ворота были приоткрыты, охранник на вышке, видимо, согреваясь, помахал им рукой.

– Далеко ли, господа-товарищи?

– Да вот, прогуляться немного решили, – отозвался Панкрашин.

– И охота вам ноги бить, – охранник похлопал себя руками по бокам, поправил на плече трехлинейку. – Там, если Ваньку встретите, так скажите, чтоб поспешал. Мне сменяться скоро, – он ухмыльнулся во весь рот, – а закусить нечем.

– Непременно поторопим его, – успокоил Барченко.

В низине, где располагались лагерные бараки, снег был еще твердый, с плотным слежавшимся настом. Солнце почти не заглядывало сюда и только сейчас, в середине мая, поднимаясь все выше над горизонтом, осторожно поглаживало снег, готовясь растопить его и пробудить к жизни чахлую растительность. С берега доносились крики поморников и полярных крачек. Распластав крылья, они вились над голыми скалами, на которых снег не держался даже в самый разгар зимы – ветер моментально сдувал его, вылизывая гранит чуть ли не до зеркального блеска.

Ивана Межевого они встретили, когда почти дошли до лощины. Осторожно держа перед собой мешок с добычей, он появился из-за скалы. Из-за пазухи у него свешивалась голова крачки с мертвыми глазами и полураскрытым клювом.

– Здорово, начальник, – поприветствовал он Панкрашина, утирая нос рукавом ватника. Глаза его слезились, иссеченное ветром лицо горело, – долго спишь.

– Привет, Иван. Как добыча?

– Да, так себе. Десятка два яиц всего набрал. Гнезд еще мало, а тех, где на яйцах сидят – еще меньше. Вот, – он наклонил голову, указывая подбородком за пазуху, – шею одной свернул. Уж больно кидалась. Гнездо, понимаешь, защищала, зараза.

– Так глаза бы ей отвел, – посоветовал Сергей.

– Не-е, – протянул Иван, – птице глаз не отведешь. Это ж тебе не вертухай.

– Кстати, там тебя охранник дожидается. Говорит, закусить нечем, когда, мол, Иван придет?

– А-а, – поморщился Межевой, – фуфел, он фуфел и есть. Лишь бы пожрать на халяву. Дам пяток яиц – пусть подавится. Вы далеко?

– Вот, погулять решили. Моцион, так сказать.