Золотые земли. Его забрал лес

Я заметил, как доктор уже не в первый раз использовал это слово, явно вкладывая в него уничижительный смысл. Несмотря на то что я и сам не испытываю симпатии к грязным тёмным ратиславским кметам и их таким же грязным и неучёным господам, слышать эти слова от ухоженного доктора было одновременно неприятно и печально. Но, пожалуй, человеку науки и должно быть невыносимо зарывать свой талант в глуши на болотах посреди Великолесья.

– Отчего же «Камушек»? Есть какая-то история об этом камне?

Минуя перекрёсток, я оглянулся, пытаясь приметить что-либо необычное в камне – узор или надпись, – но ничего не заметил.

– Спросить мою Клару, – посоветовал доктор. – Она любит всякие истории, особенно страшные. И дружить с сыном хозяина этой усадьба. Неприятный молодой человекь. Я лучше рассказать о Курганово. Поверьте, во всей империи вы не найти поместье лучше. Граф сотворил чудо. Чудо! Двадцать лет назад тут был пустырь. Болото. Дикие места! Призраки бегать, летать туда-сюда, туда-сюда. – Доктор взмахнул свободной от саквояжа рукой, показывая, как призраки летали по болотам. – Порхать словно птички, мучить бедный кметы. А потом – оп! – и пришёль граф. Он быстро навёл порядок. Даже императорь к нам приезжать. Он так благодарил граф, так хвалил.

– Император? – поразился я. – Здесь?

– Да-да, император, – с гордостью закивал доктор. – К нам порой приезжать важные люди, вот, даже учёный, как ви, мольодой чельовек. Почему вы приезжать именно в Великолесье? В наших краях много страшных сказок…

Мы шли легко, быстро. К счастью, ни у меня, ни у доктора вещей с собой почти не оказалось. Доктор отлучался из поместья ненадолго, а у меня, стыдно признаться, ничего кроме ночной рубашки да пары сменных сорочек и нет. Переживаю, что буду делать, если вдруг ударят морозы и выпадет снег. В Новом Белграде не так уж нужна крепкая обувь. От здания университета я далеко и не уходил, а если была сильная необходимость, одалживал обувь у Лёши. Но в ратиславской провинции дороги – грязь и навоз. По ним лошадям пройти нелегко, не то что человеку.

И вот, пройдя почти два часа по разбитой просёлочной дороге, я был совершенно поражён неожиданно открывшимся мне видом на усадьбу.

С соседнего берега показались грандиозные постройки, и пристань, самая настоящая каменная пристань, аккуратные башенки храма и колокольни, и белые беседки, и большие кованые ворота с, очевидно, гербом графа. Это были дубовые ветви, в которых запутались мотыльки. Символика для геральдики настолько редкая, что я пообещал себе вернуться попозже и зарисовать. Оставлю место.

Бабочки в геральдике, надо сказать, символизируют бессмертие, непостоянство красоты и душу, что стремится в высоту, а дуб же, несмотря на свои традиционные значения, к тому же ещё и древо, неизменно связанное со смертью и загробным миром. О дубе, кстати, я бы сам не догадался. Это мне подсказала Настасья Васильевна.

– Добро пожаловать в Курганово, – с такой гордостью, точно усадьба принадлежала ему, произнёс доктор. – Уверен, вы влюбиться в наши края. Граф невероятный человек. Extraordinar[5].

Подозреваю, он сказал это не на ратиславском, потому что не мог произнести. Честно признаюсь, мне и самому часто нелегко до сих пор выговорить что-нибудь такое.

Оказавшись в Курганово, я скоро понял, о чём говорил доктор, почему так восхищался графом.

Мы перешли реку по грандиозному каменному мосту со статуями русалок. Не представляю, какое состояние у графа, если он может позволить себе построить мост, какой можно было бы увидеть в центре Нового Белграда. Дальше к усадьбе ведёт липовая аллея, а сам хозяйский дом ничуть не уступает столичным дворцам и, помимо всего, построен по лойтурскому образцу, а под крышей его (в одной из башенок крыша стеклянная) – даже не верится – настоящая обсерватория. Впрочем, фамилия графа – Ферзен – наводит на мысль, что предки его происходят из какого-нибудь знатного лойтурского рода, что пару веков назад, по-видимому, искал удачи в Ратиславии после Обледенения Холодной горы.

За пару часов обувь моя бессовестно промокла, поэтому, когда я оказался на пороге усадьбы, вокруг меня растеклась лужа, а ботинки так отвратительно захлюпали, что звук походил на поросячье хрюканье.

Нас встретила дочь доктора. Она появилась словно из ниоткуда, кинулась отцу навстречу. Юная, совсем ещё дитя, девушка летела легко, точно птичка, и голубые ленты в каштановых волосах развевались за ней хвостом.

Она вдруг заметила меня, застыла – всё так же изумлённо, напуганно, словно птаха, впервые вылетевшая из гнезда, и детское милое выражение лица тут же смылось, она встала ровно, сцепила пальцы рук, поджала губы, в общем сделалась очень серьёзной.