Золушата

— В конце концов, зачем блаженный Велемир Хлебников, император земного шара, изобрёл дома-модули? — говорила Ялина. — Чтобы человек мог путешествовать по мирозданию, не отрываясь от своей раковины. И учти — в его времена по рельсам катились поезда, по дорогам тачанки, а про грузовые аэробусы никто и слыхом не слыхивал.

И вот мы спустились на берег Днепра рядом с Сёвкиной Фермой — одним из тех мест, где разумные туры и турицы занимались своими личными делами в промежутке между своими вояжами в Испанию, Португалию или там Индию. Говорили, что неподалёку здесь был костёл в духе неоготики, который перестали считать исторической ценностью и снесли под застройку, но возвести на его месте так ничего не сумели. Река в этом месте проходила через сложную систему естественных фильтров и была чистой на удивление. Под самой оградой фермы стояла избёнка в четыре комнаты с геотермально-изразцовой печью на стыке стен, накрытая многослойными солнечными батареями и с клубком эйфона внутри одной из комнат, который так и назывался, Клубок или Шар. К ней мы и пристыковались.

Что такое эйфон? Поясню. За прошедшие полтора столетия воздух до предела насытился всякого рода информацией наподобие того, как раньше — радиоволнами. Мало того: эта информация консервировалась и всячески обращалась, не исчезая до конца. Поэтому тот, кто хотел входить в эту своевольную реку и по своему разумению плавать в ней, должен был непременно иметь под рукой… Скажем так — средство задавать правильные вопросы, правильно себя настроив. Искусство эйфона, которое с некоторым трудом осваивали взрослые и легко постигали дети, с успехом заменяло в быту прежний интернет. Для общегосударственных целей всё же служили более громоздкие устройства, отягощённые материей.

Кровать дочери мы оставили в городской части дома, сами устроились в бревёнчатых стенах. И жизнь пошла у нас вполне идиллическая.

Вот только наша любимица, несмотря на усилия, оставалась подобием тёплой, дышащей и мигающей куклы. Даже сосательный рефлекс проявлялся всё слабее. Даже веки все реже открывались, чтобы оделить нас всех редкостным сиянием карего взгляда.

Тем не менее, Ксана росла. Далеко не так быстро, как нормальные детишки, но зато не теряя прекрасных пропорций и даже наращивая мускулы. Чуть округлялись груди, утончалась талия, узкие бёдра переходили в ноги, не по-детски полные. Тело осталось полностью безволосым, зато белокурые косы были длиннее материнских — обернуть палец можно было от «А» до «Я». Но когда Ксаной было достигнут предел физического взросления — наша дочь погрузилась в совершенное подобие летаргического сна или комы.

Мы страшно беспокоились. Мы вызывали домашнего врача каждую неделю — изнанка обычной детской гиперактивности, пожимал он плечами. Мы рассылали запросы тем приёмным родителям, которые получили таких же калек. Везде была сходная картина. Гармоничное физическое развитие, а лет в сорок-пятьдесят — остановка практически всего, что может остановиться. Состояние прекрасной мраморной статуи — именно прекрасной, потому что наши особые дети воплощали в себе застывшее совершенство.

И вот что удивительно. В России точно такие же «децепешники», живущие в интернатах или допущенные в лоно семьи, оставались обыкновенными людьми при самом продвинутом уходе. К восьмидесяти годам и самые успешные из них старели, даже умирали.

— У наших золушат энцефалограммы не похожи ни на что, — обмолвился как-то наш врач-патронавт, Савва Сторожевский. Тогда я не дал ему развить рассуждение, возмутившись прозвищем. Нежеланные принцы и принцессы, которые оказались не нужны своей родне и не привились к чужому стволу — вот что это означало на языке косных масс. И напрасно, оказывается, не дал: Савва мигом просёк, что сказал лишнее, и больше таких откровенностей не допускал. Нет, мы, конечно, сами поневоле были знатоки продвинутой транскраниальной аппаратуры. Но ведь надо ещё наловчиться интерпретировать всякие там ауры, биотоки, ментальные кривые и разного вида импульсные частоты!

И да, мы с Ялиной и наше ближайшее звероокружение, начиная с Тагора и кончая Кирой, мамушкой-кормилицей, только и делали, что ломали голову над смыслом происходящего. Кира в который раз соединяла в цепочку факты: нефть как застывшая информация — с одной стороны, излучение Припяти как фон для всякого рода мутаций — с другой; яблоня как связующее звено между верхним и нижним мирами и яблоко как средство передачи всех влияний через турий организм и турье молоко. Тагор вспоминал одну популярную викторианскую пьесу под названием «Питер Пэн», где собака воспитывала детей, пока заглавный герой не сманил их в Волшебную Страну. Типа того что наша девочка тоже обитает в иномирье.

В общем, выходило так, что поневоле замкнутый в себе мозг нашего ребёнка и других подобных ему старательно искал выходы вовне и находил — в вымысле. В иномирье. В виртуальности.

А ведь человечество купалось в виртуальности куда более, чем все предшествующие поколения, вместе взятые.