Золушка à la russe: Постскриптум

— Нет, слава Богу, как я поняла, в танцевальном костюме: иначе Вере пришлось бы скорую вызывать. Зачем ты так оделась?

— Просто примеряла, хотела посмотреть, растолстела или нет. Неужели я напилась? Не может быть! Я как выпью — меня сразу клонит в сон.

— Ну да, ну да… Ты давай приходи в себя быстрее. Мы через час все вместе едем выбирать вечернее платье для театра и ресторана. Так что будь, как стеклышко!

— Я никуда не поеду, спасибо, — Ольга поставила пустой бокал на разнос, не притронувшись к бутерброду, — ни за платьем, ни в театр.

— Ну вот, захандрила… Боишься, что тебя выгонят за вчерашнее?

— А меня точно выгонят?

Ника подумала, стоит ли говорить правду:

— Нас сегодня утром уже собирали для профилактики алкоголизма. Собак была злая, как черт. Константин Андреевич тоже пришел, правда, ничего не сказал, но так посмотрел на нас, что — бр-р! В ресторане, сказали, теперь ничего крепче томатного сока наливать не будут. Даже шампанское. И все благодаря тебе. Так, ты пришла в себя?

— Я никуда не поеду. Я хочу спать.

— Хорошо, зайду через час, — Ника вышла, всерьез задумавшись: состояние «алкоголички» и вправду было неважным. Лгала Ольга, когда говорила, что ничего не помнит, или нет — трудно было понять, но лицо, посеревшее за ночь, и дрожащие руки были не в пользу самой непредсказуемой золушки.

Ольга осталась одна и вновь легла, закуталась в одеяло, как в мягкий кокон, достала из-под подушки фотографию Макса. Чем красивее ухаживания, тем больше неловкости при расставании, чем клятвеннее заверения, тем больше стыда за них. Но Она сдержала свое слово, данное когда-то на улице ночной Москвы: не стала проклинать бросившего Ее Макса, не думала о нем ни плохо, ни хорошо. Сосредоточилась только на своих чувствах и, как когда-то, в первую ночь, размышляя о нем, влюбилась, так и в эту ночь накрутила себя, опустошив мыслями.

Если бы Ей предложили дать имя этому состоянию, то Ольга сказала бы просто, без патетики: «Я умираю». Ей не нужно было целый день притворяться перед подругами, начавшими было подшучивать над ней, спустившейся вниз, чтобы помочь приготовить ужин. К этому времени девушки вернулись из модного бутика, и Ника, находящаяся в возбуждении счастливого человека, принесла Ольге платье в чехле со словами: «Самое лучшее для тебя выбрала. Нинель чуть от зависти не умерла, тоже хотела его взять, но я сказала, что оно будет ей коротковато, потому что она выше тебя… Туфли померяй сейчас на всякий случай, я сравнила наши размеры: почти одинаковые, у тебя чуть-чуть меньше. Если что, Вера поменяет. И хватить хандрить, ты только на платье взгляни! К нему я такое колье подобрала — у самой слюнки текут!» — и убежала, добавив, что ей некогда возиться с Ольгиной хандрой, а нужно готовить ужин. Вместо того, чтобы выполнить полуприказ-полусовет Ники, «больная» так и не подошла к платью — решила присоединиться к подругам, исполнить частично свой долг дежурной.

Олеся выгнала с кухни Ольгу после того, как та разбила тарелку и долго сидела над ней, рассматривая осколки и пытаясь на полу, словно фаянсовые пазлы, сложить заново посуду. Кроме того, болели во всем теле мышцы, получившие свою порцию нагрузки после «пьяного» стип-дэнса. Ольга выпила аспирин, и ее тут же бросило в пот; навалилась слабость, как от гриппа.

— Иди, иди, отлеживайся. Мы как-нибудь с Никусей сами разберемся, — Олеся, упершись ладонями в спину Ольги, вытолкала пьяницу в фойе, — ляг, полежи, я тебе чай крепкий с бутербродами сейчас принесу. Тебе тут, кстати, Маслова, представляешь(?), передала таблетки, специальные, о-пох-ме-ли-ру-ю-щие, скажи Никусь, как они называются?..

Ольга не стала сопротивляться и охотно вернулась в свою комнату: не все мысли были передуманы. Оставалось главное и самое трудное. Раз первый шаг к свободе был сделан, то теперь нужно было заставить себя, как бы больно не было, — разобраться, объективно, цинично и жестко, проанализировать свои действия и найти выход, чтобы жить дальше.

83

Надпись на камне —

Буквы не разобрать.

Вернусь-ка я домой…

«Это мне за мои грехи, за самонадеянность. Поучаю всех, а сама…» — думала Ольга, привычно укрывшись покрывалом и вытирая упрямо-бесконечные слезы. Вспомнилась баба Нюра, бабушка Васи и почти родная Ольге, до конца своих дней находившаяся в здравом уме и обладавшая потрясающим чувством юмора.