Обрывки разговора едва доносились до меня, и окончание я уже не слышала: крышка погреба закрылась за мной, погружая пространство в безмолвие. Только мое дыхание слышалось в ледяном подвале, холод которого с недавних пор казался мне не могильным, а свежим. Я спускалась вниз с радостным предвкушением, словно пловец, готовящийся к погружению и ощущающий, как вода поднимается все выше и выше: от щиколоток к коленям, и вот она уже касается рук, обхватывает плечи стылым шарфом. Один фонарь был в рюкзаке, второй, запасной, всегда оставался на полке в погребе, рядом со стеклянными банками, наводившими на меня поначалу такой ужас.
Туннель я изучила при первой же возможности, пройдя его весь с мощным фонарем, который догадалась закрепить на голове. Но моя попытка найти второй выход окончилась неудачей: неподалеку от того места, где я провалилась в туннель, галерея была обрушена. Я мужественно пыталась раскопать завалы, но быстро поняла, что это совершенно невозможно сделать в одиночку, да и вряд ли возможно вообще.
Стало ясно, что остатки некогда длинного, по всей вероятности, прохода нынче всего лишь соединяют погреб с холмом в лесу. Я поискала ответвления, но стены были заложены плотно, и на всем протяжении подземелья мне не удалось найти и намека на скрытые двери.
Я осторожно расспросила доктора и узнала, что время основания крепости датируется шестнадцатым веком, а вот об ее исчезновении почти ничего не известно. Вероятно, она постепенно пришла в запустение, время и люди превратили ее в руины, а стихии понемногу разметали и уничтожили то, что уцелело.
– Неужели совсем ничего не сохранилось? – огорчилась я.
– Совершенно ничего. Вероятно, и крепость была небольшой, и место для нее оказалось выбрано стратегически неправильно, отчего она не могла выполнять свою роль. Одно время я подозревал, что холмы в лесу, нетипичные для данной местности, могли быть оставлены нашими далекими предшественниками. То есть они не природного происхождения!
– И что же? – с забившимся сердцем спросила я. – Нашли подтверждение этой гипотезе?
– Сколь ни печально, не нашел. Я попытался раскопать парочку, выглядевших наиболее многообещающими, но потерпел фиаско. Земля и глина, глина и земля, и ни намека на захоронения.
При этих словах доктор вздохнул тяжело, а я – облегченно.
– Пришлось мне, Лилечка, признать, что это не курганы и что от крепости действительно остались лишь краткие упоминания в местных летописях. Но отчего вы, дорогая моя, вдруг проявили такой интерес?
Мне показалось, что Леонид Сергеевич ожидает моего ответа с чувством, более сильным, чем простое любопытство.
– Меня всегда интересовала история, – соврала я, стараясь не краснеть. Доктор – приятный человек, любезный и участливый, и мне неловко обманывать его.
– Ну-ну, – неопределенно пробормотал Леонид Сергеевич, и я торопливо попрощалась с ним, надеясь, что он тут же забудет, о чем мы с ним говорили.
Но, идя к дому, чувствовала, что он не спускает с меня глаз, и пожалела о своих расспросах.
Шестнадцатый век… Трогая каменную кладку, я испытывала благоговение перед людьми, строившими тоннель: творение их рук (пусть и не все, а его небольшая часть) пережило такую бездну времени и осталось практически в первозданном виде.
Каждое утро, улучив подходящий момент, я срывалась из дома и исчезала. Клара Ивановна лишь на второй день спохватилась, что вместо четырех подопытных кроликов перед ней машут ушами трое, и, как только я вернулась, резко спросила, где я шляюсь.
Я объяснила, что гуляла по лесу. Это было не так уж далеко от истины. Наверняка Клара запретила бы мне это невинное развлечение, но тут вмешался Олег и сыграл мне на руку: скорчив такую физиономию, как будто его заставили съесть лимон, он осведомился, кто позволил мне уходить без предупреждения. Клара Ивановна, не упускающая ни одного шанса столкнуть нас всех между собой, незамедлительно вмешалась и отчитала Олега, сказав, что отныне я могу уходить куда угодно и сколь угодно надолго.
– Может быть, у нее в лесу любовник! – с самым ехидным видом предположила Клара, исподтишка наблюдая за реакцией моего мужа. – И наша скромница Лиля бегает на романтические свидания. Идите, деточка, идите. А ваш супруг останется здесь, он мне нужен. Ах, Олежек, не делайте такие страшные глаза: у вас будет лишний козырь при разводе, чтобы оставить себе ребенка!
Она рассмеялась своим визгливым смехом, прежде звучавшим в моих ушах в точности как скрежет металла по стеклу. Но странное дело: теперь ее слова задевали меня куда меньше, чем прежде. Еще неделю назад, услышав что-то похожее, я полностью теряла самообладание и чувствовала себя такой же беспомощной идиоткой, как много лет назад, когда была ребенком и мать в очередной раз комментировала мой унизительный провал.