Золушка и Дракон

– Черт, плохо! Может, хоть это внесло бы какую-то ясность.

– Начни вносить ясность с того, о чем я сказал, – посоветовал Илюшин. – Картины Олега Чайки и причина смерти его дяди. Все, конец связи.

Бабкин сунул телефон в карман, хмуро огляделся вокруг.

– Картины Олега Чайки, – проворчал он. – Легко сказать! Как к ним подобраться-то, к этим картинам? Притворяться покупателем уже поздно. Или еще нет?

Глава 7

Когда я вернулась, Олег сидел на веранде и, по злому выражению Клары Ивановны, «малевал». Заметив меня, он отложил кисть и поднялся мне навстречу.

– Где ты была?

Его голос не оставлял мне шансов тихо ускользнуть, сделав вид, что ничего не произошло: муж был в бешенстве. Должно быть, он долго просидел здесь с мольбертом, дожидаясь моего возвращения. Когда Олег впадает в исступление, глаза у него из светлых становятся белесыми, а угол рта судорожно подергивается, будто он ежесекундно предпринимает попытку улыбнуться и раз за разом терпит поражение.

Сейчас на него снова напал тик. Такого не случалось еще ни разу за это лето, и я надеялась, что на этот раз все обойдется.

– Где ты была? – повторил он, конвульсивно улыбаясь мне правой половиной рта.

– В лесу.

Я постаралась, чтобы ответ мой прозвучал спокойно и не вызывающе.

– Ты была не в лесу.

– В лесу.

– Не смей мне врать! – Он приблизился вплотную, схватил меня за руку, наклонился ко мне и задышал мне в ухо. – Не смей врать, поняла?! Посмотри мне в глаза. Посмотри! Посмотри!

Бормотание Олега всегда действовало на меня парализующе, а взгляд его белых глаз ужасал так, что я готова была признать за собой любые грехи, лишь бы он перестал изводить меня и требовать, чтобы я смотрела на него. Случись мне превратиться в героя книжки, я стала бы глупой обезьяной из племени бандерлогов, что безропотно идет прямиком в пасть удаву Каа, выписывающему перед ней круги в мраморных развалинах.

Наверное, тем, кто не переживал подобного, сложно понять, как один человек может так легко подчинить себе волю другого. Но мне казалось, что если я немедленно не послушаюсь приказаний мужа, случится что-то очень плохое, что-то страшное, о чем нельзя даже думать, чтобы ненароком не накликать. Олег пугал меня, и я замечала, что Федя тоже боится отца, когда он становится таким.

– Смотри на меня, паршивая врушка!

Я бы посмотрела на него, и все закончилось бы как обычно, но…

Но за последние два часа со мной что-то произошло – то, что как будто подвело итог изменениям, понемногу накапливавшимся во мне за неделю. Эта фраза, брошенная почти незнакомым человеком: «Женщина, которая бескровно вскрывает банку со шпротами, легко научится водить машину»… Она что-то разбудила во мне. Ведь я действительно управляла автомобилем! Я, которую считают ни к чему не пригодной и постоянно напоминают об этом, чтобы не забывала! И еще я нашла подземный ход и выбралась из него, и у меня есть свой домик в лесу, и я научилась открывать банку со шпротами без того, чтобы забросать ее содержимым окрестности и отрезать себе полпальца! Наверное, все это звучит смешно, но я была калека, обреченная на неподвижность, которая неожиданно для самой себя вдруг обнаружила, что делает крохотные, неуверенные, но самостоятельные шаги.

И еще… стыдно сказать, но я чувствовала, что нравлюсь мужчине, который разрешил мне сесть за руль своего джипа и подбодрял, пока я вела его машину. От этой мысли становилось неловко, как будто я думала о чем-то запретном, и очень приятно. Я так давно не была с мужчинами наедине, что совсем забыла, каково это – нравиться…

Все это перемешалось у меня в голове и вызвало цепную реакцию: во мне тихонько начало вскипать возмущение. Вместо того чтобы подчиниться, я отошла к краю веранды и встала спиной к перилам.

– Подойди сюда и не смей мне врать!

– Это правило распространяется только на меня? – тихо спросила я, избегая смотреть мужу в глаза. – Или и на тебя тоже?

– Что ты несешь?!

– «Не сметь врать» – это и к тебе относится, правда? – чуть смелее повторила я. – А ведь ты соврал мне насчет машины.

Олег, направившийся было ко мне, остановился в трех шагах, словно натолкнувшись на препятствие.

– Какой еще машины? – Он прищурился, разглядывая меня, словно желая убедиться, что перед ним и в самом деле его жена, а не другая женщина.

– Нашей машины, Олег. Ты сказал мне, что я разбила подвеску, когда провалилась в яму. Но после того случая ты не отвез ее в автосервис, не так ли? Сам ты не мог бы починить ее, а машина с разбитой подвеской ездить не в состоянии. Из всего этого я делаю вывод, что ты сказал мне неправду и с подвеской ничего не случилось.

Олег помолчал. Губа у него дергалась уже тише.

– Я ошибся, – ровно сказал он, не сводя глаз с моего лица. – В самом деле, сейчас вспомнил. Подвеска оказалась довольно крепкой.

– Вот как? Тогда почему же ты попрекал меня изувеченной машиной следующие три месяца? И рассказал маме и тете, как я испортила почти новый «опель»? Разве ты не понимал, что они мне этого никогда не забудут?

– Твои отношения с матерью меня не касаются, – холодно сказал муж. – И прекрати истерику.