Золушка по принцу не страдает (СИ)

— А чего на них смотреть, — принц скорчил перед зеркалом уморительную физиономию и аккуратно приклеил черную бархатную мушку себе под глаз. — Они все на одно лицо. Все одинаковы. Вот если б какая была оригинальная… свежая… юная… яркая и интересная… я б, пожалуй, пересмотрел свои взгляды.

Король оживился.

— Так изволь! — произнес он. — У Лесничего трое прелестных дочерей! Выбирай любую. Особенно его родная дочка — говорят, невообразимая красавица!

— У нее парик полметра? — уточнил принц капризно. — Меньше мне не интересно! Только самые утонченные красавицы могут носить такой парик!

Король снова побагровел.

— Сам померяешь, — зло произнес он, — какой длины у нее парик! Собирайся; мы едем на смотрины. И, нравится тебе или нет, но одна из дочек Лесничего станет твоей женой! Коль уж они все на одно лицо, то зачем выбирать?! А долг перед королевством ты обязан исполнить!

— Фи, папа, снова насилие, — капризно произнес принц оглядывая себя в зеркало и так, и этак. — Отчего вам все время охота заставить меня делать то, что я не хочу, и что не мне надо?

— Доминик Бернард Патрик Люк, я твой отец! — вспылил Король. — Я прожил жизнь, я лучше знаю, что тебе нужно, и что для тебя будет благом! А ты просто глупый мальчишка, который сопротивляется собственному счастью!

— Счастье-то, — капризно протянул принц, нарумянивая щечки погуще, порозовее, — тиражированное. Одинаковые девицы, несущие одинаковую чушь! И ни одна из них не умеет правильно одеваться! Фи! Деревенское бескультурье!

Глава 6. 2

Енот, обращенный в девушку, усердно подметал дорожки в саду. На голове его была повязана косынка, лицо, отдаленно смахивающее на лицо щекастой неприветливой девицы, было сосредоточено. Енот вдохновенно работал и наслаждался процессом. Его не заставляли думать, принимать решения, и это его вполне устраивало.

Старенькое платье Изабеллы трещало на его дородном теле, сквозь прорехи виднелось волосатое енотье тело. Корсет безжалостно стискивал енотьи бока, но даже он не мог справиться с их округлостью, а только лишь подчеркивал общую обширность замаскированного енотьего зада.

Енот развел такую бурную деятельность, что Юфимия, поглядывающая из окна и наблюдающая за ним, ничего толком не смогла увидеть из-за поднятых его метлой клубов пыли.

— Малютке не на пользу идет этот грубый труд, — всхлипнула мачеха, успокаивая свою совесть еще глоточком горячительного из своей фляжечки. — Горе ее сломило. Она стала как будто ниже ростом, и как-то сгорбилась, стала какой-то неуклюжей и слишком… толстой…

На самом деле енот воровато втягивал голову в плечи и отворачивался от снующих туда-сюда слуг, чтобы оставаться неузнанным.

Фея, подлетев к окну, лишь мелком глянула на трудящегося.

— Ничего-ничего, дорогая, — проворковала она добрым голосом пилы, — у тебя просто слишком доброе сердце! А девчонка просто сильно избалована. Вот увидишь — это пойдет ей на пользу. Набьет пару мозолей, устанет, испачкается, проголодается… А тут приедет принц. И мы закатим пир! Пирожные и нежнейшие куропатки, прожаренные над огнем! Мороженое и лимонад! Нарядные сестры и веселые разговоры за обедом… А она не звана к столу! Насмешки над ее старым платьем… Я думаю, ее это очень, очень обидит. И она будет рваться туда, чего так старательно избегала!

— О, это так жестко! — вздохнула Юфимия, отирая платочком сбежавшую слезу.

Фея скептически глянула на деятельного енота.

— Действительно, толстая, — вполголоса произнесла она с удивлением. — Отрастить такую жо… Гхм, быть такой упитанной в ее возрасте — это просто преступление. Тем более, ей полезны подвижные занятия на свежем воздухе! Ну, милая, не убивайся так!

Меж тем сама Изабелла, спрятавшись в маленькой каморке с единственным окошечком, шила так, что искры летели из-под иглы ее швейной машины.

Заяц, как и енот, оказался помощником расторопным, понятливым и полезным. Обращенный в тощую девицу, этот косой проныра, таясь по темным углам, проник в кладовую, где Юфимия хранила отрезы тканей, кружева и нитки. Оттуда на своем тощем горбу заяц вытащил пару прелестных шелковых отрезов, примерно по тридцать локтей каждый.

В корзинку косой, настороженно глядя одним глазом на дверь, а другим на похищаемое добро, насыпал самых красивых пуговиц, серебряных крючочков и красивых блестящих камешков.

Там же он раздобыл и краски, которыми предстояло выкрасить парички.

Словом, этого проныру подгонять было не нужно.

Когда утром проснулась белка, все свечи почти догорели, оплавились и закапали пол. На манекенах, набитых соломой, сверкали и переливались серебром и золотом, два чудесных платья, одно с вырезом, второе с жестким серебряным корсетом. Заяц, перегрызая зубами нитки и сплевывая узелки точнехонько в мусорное ведро, пришивал пуговки в ряд и красивые камешки, почти полностью окосев от усердия.

Изабелла, с покрасневшими от бессонной ночи глазами, завивала кудри на высоких и пышных париках с двумя разноцветными прядями.