Золушки из трактира на площади

Бруни смотрела на него с затаенной грустью во взгляде. Хоть и не был он ей единокровным сыном, но отрывался, отдалялся от нее, как все взрослеющие дети от своих родителей.

– Не печалься, маленькая хозяйка, – вдруг подал голос полковник, – Веслав Гроден из Черных ловцов никогда не забудет тебя! Если оборотень верен кому-то – это на всю жизнь!

Она испытующе взглянула на Торхаша.

– Как вы верны Каю?

Тот кивнул.

– А как вы познакомились? Кай никогда не рассказывал мне!

– Сущие пустяки, – небрежно махнул рукой полковник. – Меня хотели сжечь, а он развалил костер и отбил меня у поселенцев.

– Сжечь? – удивленно воскликнула Матушка. – За что?

– За то, что я есть, – спокойно ответил Красное Лихо.

На лестнице послышался топот. Весь возвращался.

– У моего друга обостренное чувство справедливости, – заметил Лихай, забирая у парнишки меч и взвешивая его на ладони. – Из-за него он в юности часто бывал порот отцом. А затем и я – вместе с ним, поскольку наши понятия о справедливости совпадали. Ты неплохо его отбалансировал, – добавил он, обращаясь к Весю, – но еще есть над чем поработать! Мы покидаем тебя до рассвета, маленькая хозяйка! – Торхаш слегка поклонился и вдруг по-звериному блеснул глазами. – Но ты не будешь скучать! Уже скоро!

– Кошель! – напомнила мальчишке Бруни.

– Помню я! – возмутился тот и следом за Лихаем скрылся в темноте.

Не прошло и получаса, как в трактире появился Кай. Сел за «свой» столик, заказал ужин, улыбнулся, увидев Бруни, выглянувшую из-за занавески в зал. От света его счастливого лица, от взгляда карих глаз – теплого и ждущего, на сердце Матушки стало легко и спокойно. Вот что имел в виду Лихай Торхаш Красное Лихо!

Бруни подсела к Каю, и он молча накрыл ее руку своей. С минуту они смотрели друг на друга, просто улыбаясь.

– Когда в темной комнате зажигают свечу – ее свет становится теплом сердца, – тихо сказал Кай. – Ты знаешь, что ты – моя свеча в темной комнате? И рядом с тобой мне легко и просто, как не было ни с кем!

Матушка заметила и горькую складку у его губ, и боль, притаившуюся по ту сторону глаз. Если бы она могла снять с него ту тяжесть, что носил он в сердце, не обмолвясь о ней ни словом! Если бы могла!..

– Люблю тебя! – прошептала она.

Кай потянулся к ее губам, его ладонь легла ей на затылок…

В зале шаркала Ровенна – гасила свечи. Из кухни доносились звон и плеск – Виеленна мыла посуду.

В дверь трактира неожиданно постучали.

Матушка невольно вздрогнула – не любила она поздних посетителей!

– Сидите, хозяйка, я открою! – крикнула Ровенна.

В открытую створку шагнул… Питер Конох. Смешно затоптался на месте, замахал руками, словно не зная, куда их деть.

– Ты чего это? – подозрительно прищурилась старшая Гретель. – Неужто за выпивкой?

– Упаси Индари! – испугался Питер, бледнея. – Я ж маменькой клялся, что больше ни капли в рот не возьму! Я…

И замолчал, будто воды в рот набрал.

Вместо еще одного поцелуя Матушка чмокнула Кая в нос и поспешила к Коноху.

– Питер, что случилось? – серьезно спросила она. – С твоей мамой все хорошо? Она здорова?

– Богиню благодарю за ее крепкое здоровье! – оживился молотобоец. – Я просить вас хотел, Матушка Бруни. Отпустите Виеленну сегодня пораньше!

– Это еще зачем? – нахмурилась Ровенна.

– Хочу пригласить ее погулять…

От румянца Питера, казалось, сейчас займется пожар.

– Ох ты, яйцы крашены! – фыркнула старшая Гретель и, резко развернувшись, снова занялась свечными огарками.

– Вилен! – пряча улыбку, крикнула Матушка. – Иди сюда!

– Что, хозяй…

Младшая Гретель выглянула из кухни, вытирая руки об передник, и… румянец Питера перекинулся на нее.

– Собирайся домой, – улыбнулась Бруни.

– А как же посуда? – растерялась Виеленна.

– Мы с Пипом домоем. Давай, иди! Видишь, Питер ждет?

– Жду! – решительно подтвердил тот.

Матушка вернулась к Каю, виновато улыбнулась.

– Ты посидишь еще или пойдешь наверх? Мне надо помочь Пипу прибраться на кухне.

– А Ровенна? – удивился Кай.

– На ней зал – стулья убрать, полы подмести, раз Веся нет.

Кай поднялся, скинул на спинку стула черный камзол и принялся засучивать рукава тонкой батистовой рубашки.

Бруни следила за ним с изумлением.

– Многое я делал со своей любимой женщиной, – рассмеялся он, заметив выражение ее лица, – но вот посуду еще не мыл. Идем на кухню!

Пип, увидев нового помощника, сдержанно кивнул и занялся своими делами, время от времени бросая на него скептические взгляды.

Матушка встала рядом с любимым и тоже опустила руки в подогретую воду. Их пальцы касались друг друга, тела передавали тепло от одного другому. Несколько раз Кай был близок к тому, чтобы уронить или разбить тарелку о край мойки, но в последний момент ловил коварную посуду. И вновь у Бруни кольнуло сердце: в таких хозяйственных «мелочах» Ральф никогда не помогал ей, уходя наверх и ожидая ее в спальне для выполнения супружеского долга. Наверное, он считал мытье посуды и уборку не мужским делом.