Золушки из трактира на площади

Он обнял ее и, крепко прижав к себе, укрыл плащом. А потом что-то сделал со своим кольцом, которое носил, не снимая, на среднем пальце правой руки – то ли повернул, то ли надавил на камень. Мгновенная вспышка скрыла площадь с уже угасающими кострами. Матушке показалось, что она падает в пропасть. Вскрикнув, она уцепилась за любимого и прильнула к его груди. Затем она почувствовала знакомый запах – йода, водорослей, соли, и услышала мерный шум моря. Бруни распахнула глаза и развернулась – перед ней была та самая пристань, где стояла яхта Кая. Судно сонно покачивалось на волнах, белея в темноте кормой.

В тишине, наполненной Матушкиным изумлением и нарушаемой лишь свистом ветра и шумом волн, Кай провел ее на корабль, усадил, а сам занялся швартовыми.

– Это была магия? – наконец нашла в себе силы спросить Бруни.

Кай поднял парус и встал у штурвала. Ответил коротко:

– Да.

Потом, увидев, что она ждет продолжения, пояснил:

– В перстень вставлен портальный камень, настроенный на те места, где я бываю чаще всего. Дорого, но сильно бережет время!

– И много таких мест?.. – заинтересовалась Матушка и тут же оборвала себя: – Ой, прости! Это не мое дело!

– Казармы, магистрат, – спокойно начал перечислять Кай, будто не услышал ее последних слов, – дворец, мое загородное поместье и охотничий домик, а также трактир некоей почтенной Матушки Бруни… Вроде все!

«Почтенная Матушка» подошла к нему сзади, обняла и прижалась щекой к широкой, теплой и уютной спине. Ей захотелось уснуть стоя, лишь бы не отрываться от плотной шерсти его плаща.

Так они и плыли: он закрывал ее от сильного свежего ветра, а она грела его спину, бездумно глядя на черные волны.

Спустя некоторое время Кай развернул яхту носом к слабо светящейся подкове побережья и закрепил штурвал.

Вишенрог засыпал. С земли в небо поднимались лишь несколько столпов света – от дворца, от башни Ласурского Архимагистра и от обоих университетов. Неярко тлели, словно уголья, подернувшиеся пеплом, храмы и трактиры – эти две крайние точки векторов человеческих судеб. Как вдруг в небо над портом порхнула стая золотых голубей с розами в клювах. Море заглушало приветственные крики участников свадебной кавалькады, но Бруни не сомневалась, что те, кто «дожил» до фейерверка, не оставшись лежать на площади и не потерявшись по пути, вопили во все глотки.

Голубей сменила белая кошка с голубыми глазами – любимица Индари, несущая на хвосте обручальные кольца. Она важно прошествовала с востока на запад, и в звездных следах ее лап вырастали тюльпаны и маргаритки: алые, желтые, бордовые, малиновые, белые. Затем последовал классический залп магического салюта – огненные колеса, катящиеся по небу и рассыпающие драгоценные искры, пальмы светящихся лучей, мерцающие облака, будто вуали, скрывающие чью-то лукавую улыбку.

Кай в небо не смотрел: ласкал взглядом профиль любимой, отмечая тени усталости под глазами и у висков, нежность чуть вздернутой верхней губы, густоту пушистых ресниц, завиток темных волос у маленького ушка.

– Завтра мне надо будет уехать из Вишенрога, – прошептал он, сожалея, что приходится портить удовольствие, – на несколько недель по делам службы.

Матушка тут же обернулась, позабыв о фейерверке. Прямо над яхтой вырастал в небе разноцветный шутовской колпак, с бубенцов которого срывались шипящие искры и падали в море.

– Зачем?

– Принц проводит ежегодную инспекцию пограничных гарнизонов. Офицерам гвардейских полков положено сопровождать его.

На глазах Бруни показались слезы. Небесные огни блестели в них, будто стая серебряных рыбешек.

– Не хочу… – прошептала она. – Не хочу тебя отпускать!

Кай прижал ее к себе.

– И я не хочу быть без тебя. Знаешь, я вернусь и…

Он вдруг замолчал.

– Что? – она подняла на него несчастные глаза. – Ты – что?

…Из шутовского колпака, как апофеоз любви новобрачных, появилась гигантская морковка со сверкающей ботвой…

Кай вздохнул, разглядывая морковку.

– Давай оставим этот разговор до моего возвращения, – предложил он. – Просто помни: я люблю тебя и хочу быть с тобой. Договорились?

Матушка хлюпнула носом. Очень осторожно Кай стер слезы с ее щек и подхватил Бруни на руки.

– Хочешь, проведем ночь здесь, а утром я перенесу тебя к трактиру? Прямо к открытию? – поинтересовался он, лукаво улыбаясь.

Бруни запустила холодные пальцы в кудри любимого и потянулась к его губам. Зачем говорить, если ветер поет, а волны рассказывают неумолчно о том, что такое любовь?

* * *

Кай торопливо завтракал за своим столиком.

Когда он вернул Матушку в трактир, она, уперев руки в бока и встав в дверном проеме, заявила, что он никуда не уйдет, пока не поест, раз уж ей не суждено кормить его в ближайшие несколько недель. Он хотел было возмутиться, но, разглядев решительное выражение ее лица, покорился со странным чувством удовлетворения.