Золушки из трактира на площади

В просторной, неторопливо едущей карете Матушка даже вздремнула. Ей снились двое — курящий трубку мужчина и женщина в простом белом одеянии до земли, босая, с распущенными волосами, которые были украшены нежными первоцветами…

Карету тряхнуло.

…Незнакомка оглянулась и серьезно посмотрела на Бруни серо-голубыми глазами Эдгара Морехода. Бруни вздрогнула и проснулась.

— На выход! — сказал тот же офицер и подал ей руку, помогая спуститься. — Следуйте за мной!

Он нырнул в неприметную дверь в стене, поднялся по лестнице, прошел по длинному коридору. Спустя несколько минут Матушка потеряла счет переходам. Они снова спустились по лестнице, миновали пустующую, продуваемую ветрами галерею. Одинаковые каменные стены, иногда украшенные гобеленами и портретами, погашенные или зажженные через один светильники. Дворец — если ее привезли во дворец, — казался больным существом, страшащимся яркого света и громких звуков. В последнем коридоре пол был застелен толстым ковром, заглушавшим шаги, а гвардейцы в красных мундирах застыли во всех проемах, изображая статуи. Офицер распахнул высокую створку, позволил Бруни войти и закрыл за нею дверь.

Она обреченно огляделась. Просторная комната была обставлена крайне скудно: лишь огромный письменный стол, несколько тяжелых кресел на звериных лапах да пара книжных шкафов. На стене над столом — очень подробная и искусная карта Ласурии и сопредельных государств. Из пасти незажженного камина и из настежь открытого окна тянуло сквозняками. Прикрывающая окно портьера зашевелилась…

Матушка не успела испугаться, потому что из-за нее вышел… Кай. И остановился, словно налетел на невидимую стену.

Бруни смотрела на него и не узнавала. Любимый сильно похудел, щеки впали и покрылись многодневной щетиной, под глазами залегли тени. Коротко остриженный, он выглядел так, будто был болен или измучен тайным недугом. Будто лишился души. Синий мундир висел на нем мешком.

— Кай!.. — прошептала она и бросилась к нему. Забыв подхватить подол юбки, споткнулась, чуть не упала — и очутилась в таких родных, таких теплых объятиях.

Он прижал ее к себе так сильно, что ей было больно, но она тянулась навстречу, вжималась в него всем телом, стремясь врасти, стать единым целым. Было не до поцелуев: обнять, ощупать родное лицо, руки, плечи, наглядеться в глаза, надышаться в губы. Бруни не сдержалась — разревелась, уткнулась в него лицом, царапая щеки о жесткую ткань мундира. Кай любил ее, держал в руках как свою, как нареченную — а она ведь распрощалась с ним навсегда!

Их обоих трясло, будто от лихорадки. Воздуха стало мало, не хватило бы и на одного, а их было двое — как один!

— Что с тобой? — спрашивала Бруни. — Что случилось, где ты был? Пресветлая…

— Милая, маленькая моя… У меня ладони болели — так хотелось тебя обнять! Ничего мне не нужно, слышишь? Только чтобы ты была рядом!

— Но где ты был так долго?! — Матушка, взяв его за отвороты мундира, затрясла с той силой, на какую сейчас была способна. — Почему не приходил? Я решила: ты оставил меня… ради короны.

Кай посмотрел на нее так, будто она ножом его ударила. И снова притянул к себе, обнял, не давая вздохнуть.

— Глупая, — тяжело дыша, зашептал он, — ни одна корона не стоит сердца, а ты — мое сердце, моя душа, моя жизнь!

— Но почему ты не приходил?! — крикнула Бруни. Ей казалось, или они и вправду стали одним существом, чьи сердца стучали в унисон, чьи вдохи и токи крови держали один ритм?

Кай отстранился и неожиданно широко, совершенно по-мальчишески улыбнулся.

— Прости, любимая, — сказал он, — прости, что заставил ждать. Видишь ли, я сидел в тюрьме.

Она пораженно смотрела на него.

— И я не мог тебе написать, — раскаянно продолжил он, полез в карман и достал свою шкатулку Шепота… превратившуюся в пластинку с вдавленным красным камнем посередине.

— Что с ней произошло? — удивилась Матушка.

Пояснить Кай не успел.

— Ну хватит! — прозвучал знакомый голос.

В стене под картой открылась потайная дверь, из которой вышли его величество Редьярд Третий и Король Шутов, Повелитель Смеха, Господин Шуток и Хозяин Толп Дрюня Великолепный.

Кай напрягся, но Бруни из объятий не выпустил.

Король сел за стол и раздраженно смел шахматные фигурки с лежащей на нем доски. Со стуком иссушенных ветром костей они попадали на пол.

Дрюня только головой покачал, залез с ногами на подоконник и уставился в окно. Он казался таким безразличным и… серым, что у Матушки заболело сердце от дурных предчувствий.

— Прощайтесь, — приказал король. — Не буду я утруждаться, устраивая публичную казнь тебе, трактирщица. Заточу в монастырь — и дело с концом!

— Отец, нет! — Кай заслонил Бруни спиной, словно пытался закрыть от беды. — Со мной делай, что хочешь, отправляй в Гнилой лабиринт, коли пожелаешь, но ее не трогай!

В страшные шахты Драгобужья, прозванные Гнилым лабиринтом, за приемлемую плату королю гномьего народа ссылали преступников со всего материка.