Зомби

Между тем капитан Роальд, так как есть, со спутанными мыслями, вошел внутрь куба, образованного одинаково мутно-серыми десятиэтажками, сверху подрезанными словно бы одним плоским облаком, с мрачным двором в основании. «Куб» сей был заполнен темнеющим воздухом предвечерья. В щелях меж домами мелькали иногда искры от стекол машин, во дворе же почти не было движения. Снег тут мало подтаял, из него вырос в центре двора ядовитый гриб-мухомор под естественным деревом, под грибом торчал острый борт и просвечивали контуры полузатонувшей песочницы, кое-где из волн-сугробов показывались фрагменты скамеек, детская горка симулировала (лесенка, столб, площадка) ходовую рубку затонувшего корабля, с которого спаслась потихоньку выгребавшая к тротуару овчарка, выволакивая на долгой вожже из пучины захлебнувшегося длиннополого пенсионера.

Все окна, сотни окон отражали над капитаном по очереди белое небо, гляделись бельмами над пустыми лавками у подъездов. Бабули займут на лавках места позже, часам к шести, когда повалят с работы и из магазинов ночные экипажи десятиэтажных лайнеров, озарят их огнями, и в ночь поплывем, поплывем…

Любкины окна выходили на наружную сторону «куба», и это показалось почему-то обстоятельством благоприятным.

Войдя в лифт и надавив на кнопку, капитан переложил пистолет в карман куртки и руку оставил с ним в кармане, а большой палец оставил на предохранителе, подумав, что так вот со страха и стреляют не туда, вспомнив, как несколько лет назад один из их РУВД при не очень похожих, только отдаленно похожих обстоятельствах прострелил себе бедро… нет, похожих обстоятельств просто и быть не могло!

Больше Роальд, кажется, ни о чем уже не подумал. Нащупал в том же кармане ключ.

Можно предположить, что кто-то, не знающий капитана давно и близко, не смог бы догадаться о его состоянии. Он и всегда-то был бледен и часто — очень серьезен, а сейчас так бледен и серьезен, как бывают бледны и серьезны приговоренные, те, что стоят у стенки.

Капитан вышел из кабины лифта на десятом этаже, не позвонив, вставил ключ в замок, повернул дважды, толкнул дверь и сразу шагнул в квартиру, прикрыв дверь за собой.

На лестничной площадке сначала прошелестели дверцы лифта, тихо щелкнуло, прошептали дверные петли и еще раз щелкнуло. И более ничего. И продолжалась эта тихая суета секунды три-четыре. И любой сосед по площадке, если только он не ожидал появления капитана заранее, не смог бы при первых шепотных звуках поспеть к дверному глазку, даже если бы что-то и услышал. Правда, с опозданием, еще через три-четыре секунды, «остатним» шелестом отзвучал лифт, закрываясь. Значит, мол, был кто-то, кто-то вышел, а куда девался — неизвестно.

Так капитан и раньше появлялся здесь, чаще всего в этот час, примерно раз в неделю или реже, и только несколько бабуль во дворе знали, кажется, его в лицо. И теперь его не стало на площадке, а в гулком колодце лестничного пролета даже эха не осталось.

Роальд же Васильевич, прикрыв за собой дверь, не запер ее. Постоял несколько секунд в сумерках прихожей. Справа падал свет из кухни, слева — спереди — из спальни.

Роальд предполагал, что умеет стрелять через полу из кармана; ключ в кармане из пальцев уронил, дулом пистолета туго натянул ткань, куртка перекосилась, пола агрессивно задралась, подушечка большого пальца сползла с предохранителя, отведя его.

Очень сейчас могло не повезти какому-нибудь случайному воришке или дальнему, скажем, Любкиному родственнику, если бы вдруг оказался такой в квартире. Да и сама Любка, окажись она вдруг дома и попробуй она выйти на шорох в прихожую… Роальд себя не знал! Не знал сам себя!..

— Я пришел! — крикнул капитан.

Глава 7

— Я пришел! — крикнул капитан.

Но это громкое сообщение вроде бы никого не заинтересовало. Только из кухни отскочило металлическое эхо — «олл!», наверное, от латунного подноса, что висит над столом.

Капитан стоял и ждал ответа. Ждал шороха, движения, тени. На него взглянул с идиотской усмешкой пластмассовый череп (модный атрибут) со стены прихожей и обернулась было пышная голая красотка из простенка, прикнопленная там рядом с зеркалом (Люба у себя с нею находила сходство «в тазах и бедрах»).

Придавленный голосок «жреца Ка» примерно сорок пять минут назад звучал в этих стенах, скорее всего, вон там, под черепом, над модерновым, похожим на лягушку телефонным аппаратом…

Роальд дернулся от щелчка включившегося холодильника, спиной надавил на дверь, и язычок английского замка, слабо чмокнув, вдавился. Дверь заперлась.

— Шутишь? — спросил Роальд.

На шипящие поднос не откликнулся. В ванной залепетало в трубе. Где-то за домами рявкнул клаксон…

Роальд вытянул из кармана руку с пистолетом и бросился в атаку. Все дальнейшее стремительное передвижение капитана по квартире было, вероятно, если и элементарно им спланировано, то применительно не к таким обстоятельствам или пошло на уровне, как говорят медики, подкорковых образований мозга, — объяснить последовательность своих действий он бы не смог.