Зомби

И резонанса никогда не было, ни единого слова. Никаких новостных сюжетов. Никаких некрологов. На самом деле какое-то имя у него было, но оно ему не шло.

От него у меня в хозяйстве остался лишь этот единственный сувенир: один из самых драгоценных талисманов К_ П_

^{_{ЗОЛОТОЙ ЗУБ (НАТУРАЛЬНАЯ ВЕЛИЧИНА)}}

Сколько же раз. Я храню сувениры, но не делаю записей. На циферблате моих часов нет стрелок, и К_ П_ не из тех, кто зацикливается на обидах или застревает в прошлом, ПРОШЛОЕ ПРОШЛО и надо уметь двигаться дальше. Иногда я думаю, что мог бы стать ВОЗРОЖДЕННЫМ ХРИСТИАНИНОМ, и может быть, я жду, когда он во мне проснется.

А пока у меня есть погреб в старом доме бабушки с дедушкой, который мне доверили как УПРАВЛЯЮЩЕМУ.

29

И все благоухает до легкой дурноты –

забытая кем-то «Новая антология английской поэзии», которую я пролистывал в студенческом кружке, не в техколледже, а в университете, куда захожу иногда ранним вечером, и эта строчка из стихотворения некоего «Джерарда Мэнли Хопкинса» бросилась мне в глаза и зазвенела, как колокол в часовне музыкального училища.

Потому что сейчас весна, апрель, и первый год условного срока К_ П_ уже позади.

30

Папе, маме и прочей родне было стыдно, но ЭТО ТИПИЧНЫЙ СЦЕНАРИЙ РАЗВИТИЯ СОБЫТИЙ, как сказал мой адвокат, на самом деле это был папин адвокат, его нанял папа. ЭТО ТИПИЧНЫЙ СЦЕНАРИЙ РАЗВИТИЯ СОБЫТИЙ.

Если бы судья, попавшийся вашему сыну, был черным или женщиной — все могло бы обернуться намного, намного хуже.

После допроса (в котором К_ П_ участия не принимал) ему представили право признать себя виновным в уголовном проступке сексуального характера, совершенном в отношении несовершеннолетнего. Мой адвокат и прокурор все уладили заранее. И судья Л_ вошел в положение. Говорили, что все решают деньги, и что это слово неопытного белого мужчины, холостого и тридцатилетнего, против обвинения черного мальчика из трущоб, и этот черный двенадцатилетний мальчик живет с матерью-одиночкой на пособие, так что нетрудно догадаться, что там на самом деле произошло. И на какое «правосудие» можно надеяться.

«Все уже оговорено — вам нужно лишь признать себя виновным, и все будет в порядке».

«Но как же так, если мой сын не виновен? — цирк какой-то!»

«Квентин никогда бы этого не сделал. Он мой сын, мой ребенок, я точно знаю».

«Хорошо, Квентин? Договорились?»

На самом деле К_ П_ заметно стыдился и раскаивался и «вынес свой урок» — это было ясно с одного взгляда на него, на его воспаленные красные веки и пересохшие губы.

Два года заключения — условно. Курс психотерапии, рекомендательные собеседования. Регулярные явки в комиссию по надзору за условно заключенными. Договорились?

Я чуть не плакал, стоя перед судьей Л_, и держал руки в карманах, теребя в правом свой ЗОЛОТОЙ ЗУБ на удачу, и папа шепнул, чтобы я вытащил руки из карманов, пожалуйста. Я так и сделал, и поблагодарил судью Л_ за понимание и т. д., следуя совету адвоката. Я задыхался, выходя из кабинета судьи, и папа крепко держал меня за локоть. «Бодрись, сынок, — так он и сказал, дословно, — все уже в порядке, и мы едем домой». А снаружи, в пустом зале заседаний, нас ждали мама и бабушка, и Джуни, и преподобный Хорн, близкий друг бабушки, который «ручался» за К_ П_ перед судьей Л_. Я был в новом коричневом костюме в мелкую клетку, в бежевом галстуке с тонкими красными полосами, и с аккуратно подстриженными до ушей волосами, и больше не плакал, а улыбался и обнимал родных, как это обычно делают в таких случаях. Я потряс руку преподобного Хорна: «Спасибо вам, спасибо, я так счастлив, так благодарен. Спасибо вам за то, что вы в меня верите».

Потом мы вышли. На лицо крапинками оседал теплый дождь.

Именно тогда папа передал мне ключи от своего «дексуса» 1993 года. За рулем которого я никогда прежде не бывал. Я понял, что так он решил показать, как сильно мне доверяет, и как вся родня мне доверяет, и подумал, что больше никогда их не подведу. И мы выехали из захудалого городишки и направились мимо озера в Дейл-Спрингз, где просторные дома окружены лесистыми участками, и дороги хорошие, и деревья на обочинах, я так остро ощущал, что ВОЗВРАЩАЮСЬ ДОМОЙ и что МЕНЯ ЛЮБЯТ и я ехал на скорости 35 миль, не обращая внимания на других водителей, которые плелись сзади и сигналили, и нетерпеливо нас обгоняли. Джуни, теперь тридцатипятилетняя директриса в средней школе, а для меня все та же сестренка, сказала: «Квен всегда был хорошим водителем, — и поспешно добавила, — и ничего не изменилось. Правда, Квен?» Я улыбнулся в зеркало заднего вида: «Точно, Джуни».

Нас с сестренкой всегда связывали особые чувства. По крайней мере, с ее стороны.