Картина представляет собою прекрасный образец искусного и непревзойденного в своем роде владения приемами светотени, которое обессмертило имя Схалкена среди голландских художников. Этот рассказ давно переходит из уст в уста, и читатель легко заметит, что, старательно избегая мелодраматических эффектов и не расцвечивая повествование на потребу сентиментальному вкусу, мы пытались поведать не фантастическую историю, а предание, связанное с жизнью знаменитого художника и ставшее частью его биографии.
ДЭВИД САТТОН
Клиническая смерть
Мать Расселла была серьезно больна и лежала в отделении интенсивной терапии.
Как только она отправилась на операцию, в нем зародилось безотчетное подозрение — домой мама не вернется. В подсознании Расселла копошилась мысль: не надо испытывать судьбу. Но кто сейчас верит в подобную чушь? Тем не менее, валяясь на жарком песчаном пляже, он не мог отделаться от тревоги, что все пойдет не так именно потому, что ему следовало послать отпуск куда подальше, никуда не уезжать и остаться с ней. Но ведь его «Боинг-757» приземлялся в аэропорту всего спустя сутки после операции, и никаких причин упускать две недели солнца не было. Однако чувство вины все равно наповал сбивало все доводы рассудка.
Из аэропорта Расселл тут же ринулся в госпиталь, руки немели от волнения, в голове билась только одна мысль:
как все повернулось бы, не дай он восторжествовать в себе эгоизму. Если бы он решил вместо этого задобрить удачу.
Прежде чем ему дозволили пройти к матери, Расселл поговорил с главным анестезиологом, для чего ему пришлось высидеть пятнадцать минут в маленьком офисе, примыкающем к отделению интенсивной терапии.
— Операция прошла без осложнений, — без проволочек приступил к делу врач. — Процедура отлажена и обычно проходит гладко. Вашу мать перевели из хирургии в удовлетворительном состоянии, но затем начались осложнения.
Лицо анестезиолога казалось на удивление мальчишеским.
«Как-то слишком молодо он выглядит, чтобы нести ответственность за жизнь и смерть в операционной», — подумал Расселл.
Он не мог смотреть собеседнику в глаза, потому уставился на его ботинки. К его удивлению, доктор носил белые кожаные тапки с толстой деревянной подошвой, такая обувь вроде бы должна оказывать на ноги какое-то благотворное действие. На коже виднелись пятна засохшей крови.
— Она... — Расселл не смог закончить фразу.
В прошлом ему не приходилось сталкиваться с такими ситуациями. Его отец умер на работе десять лет назад. Скоропостижно. Теперь, когда мать застряла на полпути между небесами и землей, все оказалось гораздо сложнее. Расселл в очередной раз пожалел о том, что был поздним ребенком, иначе ему не пришлось бы видеть престарелых родителей, когда сам он еще так молод.
— А сколько лет вашей матери? — спросил анестезиолог, словно нарочно стараясь не отвечать на вопрос, который, судя по всему, намеревался задать сын пациентки.
— Шестьдесят шесть.
— Она курила? — В голосе доктора послышалась какая-то безразличная грубоватость, смысла которой Расселл не понял. В конце концов, никто не совершенен.
Подняв глаза, он кивнул, но уточнил:
— Правда, не последние несколько лет.
— Ее возраст и состояние артерий работают против нее, вы должны это понять. Как бы то ни было, мы надеемся на ее выздоровление.