Зомби идет по городу

– Действительно... – пробормотал Пафнутьев. – Здесь трудно что-либо возразить.

* * *

Анцыферов парился в сауне с Сысцовым, пил водку на охоте с Коловым, наверняка встречался с Байрамовым в местах тайных и оттого еще более соблазнительных. Все это придавало ему уверенности в собственной безопасности, но звериное чутье, отточенное годами чиновных игр и игрищ, подсказывало – Пафнутьев вышел на тропу войны. Он и раньше знал, что работать вместе открыто и доверительно они никогда не смогут, слишком разные люди. Прошли времена, когда Анцыферов в легкомысленном сознании собственного превосходства относился к Пафнутьеву беззаботно, полагая, что тот никогда не осмелится встать у него на дороге. Но после того как Пафнутьев побывал у Амона и выскользнул почти невредимым, Анцыферов насторожился. Он уже знал, что от Пафнутьева можно ожидать действий неожиданных и дерзких, что столь необходимой каждому служащему почтительности в Пафнутьеве явно недостаточно, если она вообще у него есть, эта почтительность.

– Скажи, Павел Николаевич, – обратился Анцыферов к Пафнутьеву, когда тот вошел к нему по какому-то вопросу, – тебе не надоело работать под моим началом?

– А тебе, Леонард? Не надоело ли тебе работать под моим присмотром?

– Дерзишь, Паша, – усмехнулся Анцыферов. – Ну-ну.

– Когда я общался недавно с нашим общим другом Амоном, – медленно проговорил Пафнутьев, – он рассказал мне много забавных вещей... Оказывается, довольно осведомленный человек этот Амон.

– Чем же он тебя позабавил? – нервно спросил Анцыферов.

– Представляешь, Леонард, лежу на полу, можно сказать, в чем мать родила, на запястьях наручники, ноги проволокой скручены, рядом, прямо перед моими глазами, голова бедного Ковеленова... Амон подложил ее, чтобы я полнее проникся тем, что меня ожидает. А сам смотрит телевизор, режет ножом колбасу, жует, не торопясь... По тому, как он отделяет от колбасы кружок за кружком, я вижу, что нож у него чрезвычайно острый... Представляешь, я спрашиваю – он отвечает. Интересуюсь еще более запретными вещами – отвечает чистосердечно и без утайки. Больше того, подзадоривает, спрашивай, говорит, начальник, все спрашивай, теперь-то мне нечего скрывать, а твои последние минуты жизни окажутся не такими уж печальными... Он почему тянул с отделением головы – ждал твоего звонка...

– Что?! – Анцыферов вскочил так резко, что стул за его спиной опрокинулся на стенку. – Что ты сказал?

– А что я сказал? – Пафнутьев невинно поморгал глазами.

– Амон ждал моей команды, чтобы отрезать тебе голову?!

– Я так сказал? – На лице Пафнутьева возникло такое неподдельное изумление, что Анцыферов на какой-то миг смешался. – Я так не мог сказать, Леонард. Это тебе показалось. Это нервы. Мальчики кровавые в глазах, как сказал поэт. Ты устал, Леонард. Тебе надо отдохнуть или хорошо напиться. Но люди, с которыми ты общаешься, не позволяют себе напиваться. Не с теми пьешь, Леонард.

– С тобой, что ли, мне напиться? – усмехнулся прокурор.

– Есть более достойные люди... Могу поговорить с Худолеем, если хочешь?

– Я сам с ним поговорю.

– Так вот, лежу я, и тут кто-то звонит... И по тем словам, которые Амон произносит, по тем вопросам, которые ему кто-то там задает, я думаю... Не мой ли друг Леонард на проводе? Не он ли вдруг ударил в колокола, чтобы спасти меня от смерти жестокой и безвременной? А тут Амон, душа отзывчивая и добрая, протягивает мне трубку. Послушай, дескать, поговори, если хочешь... Беру трубку...

– У тебя же руки скованы!

– Виноват, отставить. Подносит мне Амон трубку к уху, и тут я слышу дыхание... Не поверишь, Леонард, дыхание ну прямо точь-в-точь как у тебя сейчас. Алле, говорю из последних сил в последней надежде, алле... Тот человек, ну, который дыханием на тебя похож, поперхнулся, не ждал, видимо, от Амона столь грубых шуток и трубку тут же бросил.

– Так что же он тебе сказал?

– О, Амон... Простодушное дитя гор... Лукавым его назвать никак нельзя. Как ребенок, как малый неразумный ребенок наслаждался моей беспомощностью и своим могуществом... Да, и своими знаниями. Знаешь, что его потешало больше всего? Я жизнь кладу, чтобы узнать, выведать, разнюхать, подсмотреть и подслушать, а он шпарит открытым текстом на все мои самые заветные вопросы. Все равно, дескать, в ближайшие полчаса голова моя потеряет способность мыслить и передавать информацию, в могилу унесу я с собой все эти тайные знания...

– Ты слышал мой вопрос? – сорвался Анцыферов. – Что он тебе сказал?