Зомби-Киев

С разворота сбил Трубочиста ногой в воду. Тот как чучело повалился на спину, медленно размахивая руками. Вода переливалась через него, он булькал.

Токсик поравнялся с небольшим уютным порталом ручья Протасов яр, и хотел было залезть туда, но тут краем глаза заметил движение слева, выше стенки внешнего желоба Лыбеди. Там в проеме между желтым домиком и зеленой будкой приема вторсырья, промелькнул высокий человек в серебристой химзащите, держа в руке длинный кухонный нож. Токсик узнал Пашу.

Осторожно вылез к домику, прокрался мимо его стены с приставленной к ней металлической лестницей в виде буквы «П», на два схода, и выглянул из-за угла. Паша, опасливо и медленно шел по притихшей Ямской, и деревья как лакеи в ливрее листьев стояли по обе сторону, почтительно склонившись.

Глава 18

Пахнущая ладаном женщина, увлеченная Канариным прочь от троллейбуса, пошла-пошла, описала круг и вернулась вместе с Канариным на прежнее место.

Канарин бесконечно долгую секунду, жадно глядел как меж двумя каштанами, позади стадиона, позади приземистого здания ПТУ, бело-желтым столпом попирал тусклое от жары небо Дом художников, в свое время единственная высотка на районе, его родной дом. Надо добираться туда!

Из-под перегородившего улицу троллейбуса вылезал бледный, с перебитой переносицей зомби, внутри салона кричали люди, по стеклам размазывая руками свою кровь. Канарин позвал пахнущую ладаном женщину:

— За мной, нам туда, — он указал на подобное торту строение с колоннадой, бывший кинотеатр «Слава», перестроенный под Дворец ветеранов. Обходить к Дому художников мимо ПТУ и перекресток, где творилось смертоубийство, желающих нет и не будет.

— Мне на Татарку, — женщина потуже завязала на шее концы узорчатого платка.

— Как вас зовут?

— Лида.

— Видите ли в чем дело, — Канарин стал пинать зомби обратно под троллейбус, — Транспортное сообщение сейчас затруднено… Или вы собираетесь достать из сумки топор и прорубаться через строй зомби вот там внизу?

— Нет, они же не тронут меня.

Наполовину высунувшись, зомби всё же ухватил Канарина за шлепанец, сорвал его и стал жевать.

— Вот теперь я из-за вас остался босиком! — Канарин сорвался на крик. Он взял Лиду за холодную руку и повел по улице. Там выше, ближе к ботсаду, молча и быстро пересекали дорогу люди. Другие бежали от ботсада к выстроенным вдоль улицы машинам, хлопали дверями и уезжали наверх, чтобы перевалить через холм и съехать вдоль ботсада по Тимирязевской на Теличку или набережную.

— Я понимаю, — бормотал Канарин, сворачивая в проулок Арсенальского дома, отгороженного от усадьбы Дворца ветеранов кованым забором с красными столбам, — Понимаю что вы наверное думаете, наступил описанный в Апокалипсисе конец света.

Когда-то столбов и забора тут не было, а вот каштаны вдоль росли кажется всегда, и люди спокойно шли туда, за кинотеатр, где поднимались по маленькой лестничке в узенький коридор между заборами частных домов. Миновав его, достаточно было пройти пустырь под горой и сойти по лестнице к подножию Дома художников, стоящего в яме у подпорной стены изрытого ярами склона, известного как Собачка.

А теперь блин надо обходить, потому что — кованый забор!

Они завернули в тенистый, совершенно тихий двор, расположенный в котловане у почти отвесного пригорка, где, на широком уступе, за гаражами и детской площадкой, стояла такая же хрущовка, как и Арсенальская.

Лида шла медленно, Канарин буквально тянул ее и болтал, болтал:

— Моя фамилия Канарин, был Казарин, а стал Канарин, как желтый пигмент, только с ударением на второй слог. Я местный житель, старожил. Живу вот там наверху есть большой дом, Дом художника, там мы будем в безопасности, оттуда сверху плевать сможем на зомби.

— Сомнительная забава, — сказала Лида.

— Что вы так плететесь? Вы же хоть в длинной юбке, но не в кимоно? Сидячий образ жизни? Бег! Спорт! — он воодушевился.

Они стали подниматься тропкой по травянистой горке к ржавым, громоздким гаражам. Старая корявая груша охраняла те гаражи и днем, и ночью. Пройдя между ними, Канарин с Лидой выбрались во двор перед хрущовкой. Левее, в продолжении двора, была еще одна. Канарин размахивал руками:

— Здесь такая топографическая чехарда, что новые почтальоны путаются! Она не отражена на картах! Вот этот дом имеет адрес Бастионная 11-А, а соседний — Бастионный переулок 11, чувствуете разницу? И там и там нумерация достигает 11, но дома относятся к разным адресам, хотя смежны.

— Это сейчас так важно? — спросила Лида.

— Если придется вызывать скорую и объяснять, то важно, — Канарин почти обиделся.

Около гаражей под березой росла из земли деревянная скамейка. На ней сидел Титаренко — вечно молодой и вечно пьяный. По жаре он был одет в бежевый плащ и держал на коленях шляпу с пропотевшим ободом. С восьмидесятых годов Титаренко застыл цельным образом и, кажется, даже продукты покупал в магазине по тем еще ценам.

Он услышал разговор, обернулся и обрадовался:

— О, Козырь!

— Юрка, послушай серьезно — там живые мертвецы на Бастионной. Иди домой.

Титаренко развел ладонями:

— Ой.

— Домой говорю иди.