— Настя! — закричал обезумевший молодой человек, в окнах заплясали огоньки зажжённых свечей, — я сейчас, Настя! Я сейчас! — Григорий вбежал в дом, выхватил из кармана револьвер, крутанул барабан. Навстречу ему вышел сам хозяин дома — купец Онуфриев:
— Гра-абя-а!.. а-ах… — его рёбра хрустнули в объятиях подошедшего сзади покойника, свеча упала на ковёр и погасла, следом повалилось грузное тело. Гриша выстрелил в исчадие зла, но мертвяк, не обратив на это ни малейшего внимания, уверенно направился в соседнюю комнату…
На глазах несчастного влюблённого восставший из ада покойник убил семерых домочадцев. Семь пуль пытались остановить зло, но — безуспешно…
Версия полиции была такова:
Убив всех членов семьи купца Онуфриева ненайденным впоследствии орудием преступления, отставной прапорщик Мучин Григорий Павлович, на почве душевного расстройства после пережитых военных действий, раскопал могилу недавно захороненного убийцы, и, выпустив в его мёртвое тело семь пуль из своего наградного револьвера системы «наган», отрубил лопатой голову. После чего покончил жизнь самоубийством через повешение на своём поясном ремне на воротах погоста «мучин крест».
Он действовал один: возле могилы были найдены только его следы, и следы ног покойника. Было похоже на то, что отставной прапорщик зачем-то ставил мертвеца на ноги, это поведение лишний раз доказывало психическую невменяемость несчастного при жизни.
Немудрено — в последнем бою он один в живых остался со своего взвода — кто ж такое выдержит. Безутешная мать поставила на его могиле большой крест, и до конца своих дней слёзно молила Бога о прощении сыновней души.
Но утаить тот факт, что полиция обнаружила многочисленные следы ног кладбищенского покойника и в доме купца — не удалось, эта молва разлетелась по городу с быстротой молнии.
Журналиста «Якутскiх въдомостей» Новгородова, осмелившегося опубликовать правду, лишили аккредитации. Но скоро началась лютая и кровавая гражданская война — белые… красные… Ужасная история, в своё время взбудоражившая весь город, канула в лету…
Николай Татаринов
ОДНА ЧЕТВЕРТАЯ ДОМА
Пожалуй, Глеб нервничал. Хотя нет… определенно Глеб нервничал, еще как. Его раздражал этот беспечный девичий хохот, глухой стук ног об стену и вообще, его определенно раздражала эта атмосфера всеобщего праздника. На столе стояла пустая бутылка, в руке был зажат холодный, граненый стакан. В черном окне отражался небритый субъект в драной бесцветной футболке. Субъект сидел за столом, в руках он держал стакан и смотрел в окно.
— «Совсем как бич» — подумал Глеб, глядя в свое отражение в стекле. Черное как космос вечернее окно, не показывало то, что творилось снаружи, зато отлично отражало то, что творилось внутри. А внутри творился уже недельный запой, одного маленького человека с непростой судьбой.
Не так давно, если не брать по меркам судьбы одного отдельно взятого человека, когда вся страна праздновала Новый год, Глеб и его боевые товарищи выживали в полуразрушенном войной городе. Там среди серых улиц Грозного, Глеб и его взвод двое суток удерживал многоэтажный дом. Сорок восемь часов сплелись в один короткий миг, доверху наполненный страданием, порохом и смертью. Тогда умер тот Глеб, бесцельный, непонятый никем и ничего сам не понявший, и появился новый, хладнокровный механизм войны. Что-то тогда в нем умерло, он сам чувствовал, что то не так. Куда делся страх? Куда исчезло то обилие мыслей: а вдруг меня убьют, а вдруг я не смогу? Все в один миг испарилось и на смену этому пришли холодный расчет и железная логика. Как же после этого ему стало легко, Глеб превратился в какой-то стреляющий и раздающий приказы механизм. Раньше боялся он, теперь бояться они. Он отрезал их уши и носил как сувениры на веревочке… Не просил пощады, но и не давал ее.