Зомбячье Чтиво (ЛП)

- Нет, и я не нуждаюсь в этом, сынок. Я просто знаю разные вещи так же, как и всегда. Я знала, что ты едешь сюда точно так же, как знала, что у тебя в повозке. Как? Может быть, я нагадала это по свиным кишкам, или по костям мертворожденного ребенка, или посыпала лунной пылью в открытой могиле... и какое это имеет значение?

Лицо Мисси Кроу было сморщенным и коричневым, как у египетской мумии. Когда она ухмылялась ужасающей гримасой, казалось, что ее лицо треснет, как сухой хворост. Ее горло пересекал неровный розовый шрам, исчезая за ушами, и это было похоже на искривленный рот, который хотел открыться и плюнуть в тебя.

- Да, Люк Стрэнд, это шрам от петли, - сухо сказала она. - Округ Тайлер, Западная Вирджиния. Добрый и богобоязненный народ повесил меня за колдовство и некромантию, то есть заклинание духов. Они оставили меня болтаться в петле три дня, и меня клевали птицы и кусали мухи, пока какой-то добрый христианский джентльмен не снял меня и не похоронил как следует. Три дня спустя, да, я выбралась из могилы и навестила их, что причинило мне вред. Но ты же пришел не байки мои слушать, верно?

Стрэнд сглотнул.

- Я слыхал, что ты умеешь. Штуки как в Библии.

Соломенная ведьма затянулась трубкой.

- Например? Ты слышал, что я вызываю язвы и саранчу? Фурункулы и лягушек, волдыри и упадок сил? Что я могу вылечить твоего первенца и проклясть твою прелюбодейную жену? Ты это слышал, Люк Стрэнд?

Стрэнд покачал головой. Ему не понравились глаза Мисси Кроу. Они были такими же темными и маслянистыми, как лак для гроба. Казалось, они смотрят внутрь тебя и знают все, что ты когда-либо сделал и что еще сделаешь.

- Я слышал... я слышал, что ты можешь воскрешать мертвых.

Эти глаза смотрели на него жестко, смотрели прямо в него и, может быть, даже насквозь. Мистические и каббалистические, эти глаза выглядывали из пронизанных тенями ущелий, священных рощ и туманных горных вершин, где кланы ведьм собирались и пели свои песни, летали по воздуху на метлах, бросая руны и укрощая злых духов и злобные элементали.

- И ты хочешь, чтобы я воскресила твою мертвую маму, а? Воззвала ее из сырой могилы и из мира мертвых? - Мисси Кроу снова сплюнула. - Сделай себе одолжение, Люк Стрэнд. Забудь об этих мерзостях. Отвези ее домой, похорони как следует и помолись Иисусу.

- Но я принес деньги, - сказал он. - Все, что у меня было.

- Вот как? - oна вперила в него глаза, которые казались открытыми язвами и раковыми опухолями. - Тогда скажи это, Люк Стрэнд, скажи те слова, которые проклянут твою бессмертную душу на вечный ад. Скажи мне, что ты хочешь.

- Я хочу, чтобы ты воскресила мою маму... из мертвых, - выдохнул он, сдерживая дыхание.

- Ты желаешь воскресения?

- Да.

Без помощи Мисси Кроу Стрэнд перенес закутанное в саван тело мамы Люсиль в вонючую хижину через покоробленную дощатую дверь, обвитую плющом и лианами. Обиталище теней и пленных форм; столы, заставленные перегонными кубами, ретортами и высушенными останками животных;  свечи из трупного жира, стекающие по полкам среди костей, и банки с плодами, плавающими в рассоле. Там пахло пряностями, пеплом и дублеными шкурами, полынью и дьявольской смолой, гниющей обшивкой гробов и кладбищенской землей.

- А теперь, Люк Стрэнд, будь любезен, выйди на улицу, пока я режу, шью и отрезаю, пока я извлекаю внутренности и произношу слова, посыпаю эфирными солями и согреваю эту бесплодную глину.

На это ушло около двух часов.

Затем все еще неподвижную маму Люсиль поместили обратно в ее ящик, пахнущий сыростью, карболовой кислотой, консервантами и холодным дождем.

Мисси Кроу, соломенная ведьма, взяла деньги и что-то прошептала в саван. Затем обратилась к самому Стрэнду:

- Отвези свою маму домой и похорони ее, сынок. За два дня консервации в земле она созреет, как квашеная капуста, а потом, может быть... может быть... если она поднимется, если она оживет, не давай ей соли и мяса. Запомни это, Люк Стрэнд, и я прощаюсь с тобой. И да помилует Господь твою языческую душу за то, что ты сделал и что еще сделаешь.

* * *

Два дня спустя.

Кладбище.

То, что делал Стрэнд, он делал в тишине, он делал в одиночку, он делал с безумием, щекочущим основание его мозга, и с лопатой в руках. И на том мрачном кладбище шелестели безымянные тени, мрачный свет отражался от прислонившихся надгробий, пауки щекотали темноту шелковыми нитями. Высоко наверху по небу скользила древняя луна, словно шелест шелка шкатулки, когда что-то далеко внизу созрело и приготовилось.

Это была ночь воскресения под той же пылающей, раздувающейся луной. Ночь раскопок и когтей влажной кожи земли, порезанной хирургическим лезвием лопаты, когда ужасная беременность достигла своего пика. Когда набухший живот кладбища создал мрачную пародию на жизнь из тлеющего продолговатого ящика в его чреве, холодному мясу было дано дыхание, а холодной глине – стерильное оживление.