Зомбированный город

— Откуда ты знаешь, что я сам «рамку» снимал?

— Когда мы с Борисом подъехали к дому, ты вместе с подполковником Нестеренко выезжал из двора. Я что, слепой?

— Ну вот, а Стас Петрович сказал еще, что ты нас не узнал. В темноте мы, дескать, едем. Не подумал, что у тебя память как у спецназовца, что ты номер запомнить можешь. Я предупреждал!

— Не в этом суть. Ты теперь понимаешь, что «рамка» работает в обе стороны контура, а не направленно, как ты раньше предполагал. Это не локатор, а просто «рамка». И подобные приборы следует делать только в форме локатора. Иначе сам оператор может получить психическое повреждение.

— «Рамка» работает без оператора. Она облучает пространство и транслирует сигналы через радио, через телевизор или телефон. А напрямую на человека действует только в сам момент передачи программ.

— Это при бытовом использовании. Но использование может быть и военное. Мы делаем приборы не для того, чтобы ФСБ с ними играла.

— При подготовке военных приборов я это учту.

Приборы военного назначения, аналогичные «рамке» по действию, целенаправленно работали через сотовые телефоны и через Интернет. «Рамки» пока делались в испытательном варианте и не передавались на производство на опытный завод, только еще создаваемый при институте. А будут передаваться или нет, это решение примет военная комиссия после завершения и «подгонки» опытного оборудования.

— А как вообще вас приняли? Я подумал, что это бесполезное занятие. Не захочет она с вами общаться. Ее состояние сейчас можно понять.

— Борис меня представил жене убийцы экспертом по психологии, хотя я и не знаю такой официальной должности, и только поэтому она согласилась со мной разговаривать. Но ее уже сейчас, пока не поздно, следует лечить. Я думаю провести с ней пару гипнотических сеансов, чтобы снять пограничное состояние.

— Мы же сняли «рамку».

Игорь Илларионович кисло улыбнулся.

— Это я понимаю. Но как ты думаешь, если человека стукнуть по голове, пусть не лезвием, как этот прапорщик, а обухом топора, ему следует после удара оказывать помощь? Или достаточно того, чтобы не бить снова?

Арсен Эмильевич улыбнулся еще кислее.

— Был бы я такой умный вчера, как моя жена сегодня… — старой одесской поговоркой ответил он и, в обычной своей манере, вскочил со стула, словно с перегретой электрической плиты, и устремился к выходу.

Но профессор остановил его стремительное движение своим вопросом, брошенным в спину, словно булыжник:

— А ты не спрашивал своих заказчиков, по какому принципу они выбирают объекты, которым ставят «рамку»? Меня что-то стал волновать этот вопрос. Ответственность за это лежит и на мне, поскольку я исследую участки мозга, и на тебе, поскольку ты на эти участки воздействуешь.

— Нет. Не спрашивал, — скорее в приемную, чем в кабинет, не оборачиваясь и даже испуганно сказал Торсисян и выскочил за двери, забыв их закрыть. Пришлось Игорю Илларионовичу самому подняться и, вздохнув, закрыть дверь за руководителем соседней лаборатории. Торсисяна не переделаешь.

Но сам Арсен Эмильевич позвонил уже через пять минут.

— Игорь Ларионыч, мне тут пообещали досье дать почитать на твоего друга Бориса. Я тебе сделаю копию, чтобы полюбопытствовал.

Желая «отшить» назойливого коллегу, Страхов сказал:

— Спасибо, Арсен Эмильевич. Я еще вчера с этим досье ознакомился. Не утруждай себя. А мне он вообще-то не друг и даже не сослуживец. Он друг моей дочери, и не больше. А ты на себя досье не запрашивал?

— Думаешь, есть?

— Несомненно. И на тебя, и на меня. И каждый твой контакт с ФСБ там отражен. Для потомков или до смены власти — в стране или в ФСБ.

Это был, грубо говоря, удар ниже пояса. Но Страхов почувствовал удовлетворение от того, что нанес его. Однако Торсисян ответил точно таким же ударом:

— А записи всех твоих домашних разговоров тоже в твое досье заносятся?

Игорь Илларионовичу пришлось проглотить пилюлю. Но все же, что бы Арсен Эмильевич ни говорил, он подал ему хорошую мысль. Следовало только обдумать, как эту мысль воплотить в жизнь.

— Обязательно, коллега. Мои разговоры — в мое досье. И дома, и в кабинете. Твои разговоры, и дома, и в кабинете и, наверное, даже в коридоре, — в твое. Каждому ребенку по конфетке…