— Ты ведь понимаешь, что мы не потащим тебя раненого с собой, — тихим вкрадчивым голосом продолжил Леха. — Оставим тебя здесь. Одного. А через несколько часов начнет темнеть.
Емеля в красках представил себя одного в этом жутком месте посреди ночи, и его чуть удар не хватил. Он с надеждой взглянул на Леху, авось тот шутит, но Леха явно не хохмил. Он был предельно серьезен и всем своим видом выражал готовность в любой момент притворить в жизнь прозвучавшую угрозу.
— Ступай-ка первым, — сказал Костя Емеле.
— Но почему я? — захныкал тот.
— Просто тебя совсем не жалко.
Этому доводу трудно было что-то противопоставить.
— У меня ведь нет оружия, — напомнил Емеля робко.
— У тебя есть фонарик, — возразил Костя.
— Но ведь фонарик не оружие.
— Ну, так и тебя нам совсем не жалко.
Круг замкнулся. По всему выходило, что этим людям на него плевать. Более того, они даже нарочно желают ему зла.
— Иди, — поторопил Леха. — Не вынуждай.
И Емеля зашагал вниз по ступеням. Стиснутый в потных ладьях фонарь дрожал так, что его свет метался по стенам и потолку. Емеле чудилось, что он спускается в логово монстра, и что внизу его уже ждут с распростертыми челюстями. Он с гаснущей надеждой оглянулся, но увидел за собой абсолютно безжалостные лица и нацеленные ему в спину стволы ружей и пулемета.
Затем впереди замаячил край лестницы, а за ними бетонная площадка. Та вела к закрытой двери, и у Емели свело прямую кишку при одном только взгляде на нее. Эта дверь была подобна вратам в преисподнюю, только еще хуже, поскольку во всякие ады и раи Емеля не верил, полагая их выдумками. А вот не верить в зомби было непросто.
Емеля спустился на площадку и встал на месте, не решаясь подойти к двери. К нему присоединились остальные.
— Ступай вперед и открой дверь, — шепнул ему на ухо Костя.
— Почему опять я? — захныкал тот.
— А почему бы и нет?
— Вам меня совсем не жалко?
— Ни капельки.
Так Емеля и думал.
На подкашивающихся ногах он приблизился к двери, и тут заметил кое-что, наполнившее его сердце великим страхом. Вся поверхность двери была покрыта глубокими и длинными царапинами, явно оставленными человеческими ногтями. Какие-то люди долго и упорно царапали дверное полотно. То есть, какие еще люди? Не люди это были. Это были мертвецы.
— Открывай! — приказал Леха.
Емеля взялся за ручку, повернул ее и толкнул дверь от себя. Та даже не шелохнулась.
— Заперто, — обернувшись, сообщил он.
— А ты не врешь? — усомнился Павел.
Емеля демонстративно навалился на дверь всем телом, толкнул, и отскочил от нее, не сумев сдвинуть ту с места.
— Ну, значит, действенно заперто, — признал Костя. — И что-то мне подсказывает, что заперли ее неспроста.
Леха сдвинул пулемет за спину, подошел к двери, отстранив со своего пути Емелю, и тоже толкнул ее плечом. Та не шелохнулась.
— Заперто, — подтвердил он.
Павел направил фонарь на дверь и внимательно осмотрел ее. Он заметил петли, предназначенные для навесного замка, которого, впрочем, не было. Зато чего он не увидел, так это замочной скважины.
Леха снова навалился на дверь. Толкнул ее всем телом, и та поддалась. Она сместилась совсем чуть-чуть, наблюдающий со стоны Павел даже не заметил этого. Но и он, и все остальные, расслышали донесшийся изнутри тяжелый скрежет, будто нечто массивное сдвинулось по бетонному полу.
— Да она не заперта! — догадался Костя. — Ее подперли с той стороны.
— Хорошо подперли, — признал Леха.
Он взглянул на безучастно любующихся его соло стараниями соратников и предложил:
— Помочь не желаете?
— Извини, — спохватился устыдившийся Павел. — Сейчас.
Он отдал фонарь Вике, поставил дробовик в угол, и присоединился к Лехе. Костя тоже попытался поучаствовать, но ему не нашлось места. Поэтому он болел со стороны, но зато делал это за троих. Емеля скромно отошел в сторонку, чтобы не путаться под ногами силачей.
— Навались, ребята! — подбадривал Костя Павла и Леху. — У вас получается!
Те, натужно пыхтя, толкали дверь плечами. Та поддавалась, но буквально по миллиметру. Костя и Вика так увлеклись наблюдением за процессом, что совсем забыли о Емеле. А вот тот о себе не забывал ни на секунду.
Емеля уже все понял про эту компанию. Ему попались какие-то религиозные фанатики, вбившие себе в головы идею собственной избранности, да не кем-нибудь, а лично богом. И вот теперь эти избранные творили какую-то херню, пребывая в полной уверенности, что тем самым спасают мир от темных сил. Но они не понимали, что мир вовсе не нуждается в спасении. Мир прекрасен. В этом новом мире он, Емеля, бывший прежде конченым неудачником, собиравшим пыль у подножия социальной пирамиды, стал крутым парнем. Неужели они хотят вернуть все, как было? Чтобы он, Емельян Волков, вновь окунулся в омут беспросветного унижения, став Емелей Пискиным? Да они не в себе, если собираются сделать это. Что бы сказал на это учитель Цент? Уж он не погладил бы их по головке. Емеля голову готов был дать на отсечение, что его наставник тоже считает новым мир прекрасным, и не желает возращения старых порядков.