Зона бессмертного режима

– Пропадать не надо, – заметил Бродов, когда допили кто чай, кто кофе, достал бумажки с портретом Франклина и добро, по-отечески кивнул: – Чини свое авто, поедем вместе. А я пока пойду вздремну. У тебя, кстати, крышки на корзинах крепкие?

– О-о-о, – возликовал Ахмад, в восторге выругался и цепко ухватил купюры. – Э-э-э… – определил валюту куда-то в глубь карманов, икнул и преданно взглянул на Бродова. – Крышки, Вася, хрен откроешь. А потом, бля, зима, змеи вялые, ленивые, похожие на шланги. И уж змеи-то змеи. Капская кобра без зубов, у египетской надрезаны складки, чтобы новые зубы не росли взамен выдранных, у ошейникового аспида выдоены железы, у черного рингхальса зашита пасть[186]. Не ссы, Вася, спи спокойно.

Чем он больше пил, тем лучше владел русским, как видно оттого, что хуже владел собой. И вообще в его повадке было что-то фальшивое, неискреннее, похожее на игру. Какую и по чьим правилам, Бродов пока не понял.

– Лады, Ахмад, готовь машину, – по-дружески ухмыльнулся он, щедро расплатился с халдеем и с нарочитой размашистостью по большой дуге нетвердо отправился к себе. Вернее, к лютым и смертоносным, под настроение убивающим слона ползучим гадам. Впрочем, по словам Ахмада, совершенно не опасным, добрым и покладистым, аки агнцы. Однако Бродов не привык чужим верить на слово, а кроме того, общению со змеями был обучен. Да и скучно на чужбине, в грязном городе, в убогом номере. А тут хоть какая-то развлекуха.

– Ну, иди-ка к папочке, – вытащил он капскую, взял за глотку, заставил раскрыть пасть. – Ты моя девочка, маленькая. Гм. Свободна. – Плотно захлопнул крышку, открыл другую, обратил внимание на рингхальса. – Тэк-с, тэк-с, тэк-с. Ну ты и урод. Пшел.

Так он свел знакомство с гадами, познавательно убил целый час и пришел к категорическому выводу, что Ахмад неискренен и врет. Все змеи были с зубами и в порядке, кроме и в самом деле заштопанного, непредсказуемого харкуна рингхальса. Яду хватало. И спрашивается, зачем Ахмаду понадобилось врать? И уж явно не из человеколюбия. А ведь ложь, пусть даже маленькая, порождает большое недоверие. Впрочем, ладно, особо предаваться мыслям Бродов не стал, выстирал носки, а тут еще вернулся сияющий Ахмад и, клятвенно заверив, что авто уже в починке, принялся рассказывать про своего дядю Муссу. Тот был гением дрессуры, великим хауи, непревзойденным мастером по приручению змей. Его дед, отец и старшие братья были также заклинателями и все погибли от ядовитых зубов. Печальную их судьбу разделил и единственный сын Муссы, бесшабашный Али. Так что в жизни у того не осталось ничего, кроме чести, шипящих ядовитых тварей и опасной, филигранно выверенной игры с ними. Смерть он презирал, и, может быть, поэтому мастерство его было непревзойденным. Не прибегая к сумаре, одними заклинаниями он выманивал диких змей из нор и особым пением подзывал к себе. Если кобра пыталась напасть, он своей раздвоенной на конце палкой аккуратно отбрасывал ее и, когда она, раздувая капюшон, поднималась, медленно, не прекращая пения, бесстрашно приближался к ней. Шаг, еще один, еще, еще. К стремительно грациозной, затейливо раскрашенной смерти. Наконец, приговаривая что-то, он клал на землю руку, и змея, будто кланяясь, опускала голову человеку на ладонь. Иногда Мусса заключал дикую, только что пойманную кобру в круг, очерченный с заклинаниями на песке палкой, злобная, смертельно оскорбленная тварь делала боевую стойку, страшно шипела, разевая пасть, но была не в силах пересечь тонкую, едва различимую границу. Чтобы ей было не скучно, Мусса подсаживал в круг еще одну кобру, еще, еще. И так до полудюжины. Слов нет, он был великим, выдающимся хауи.

– Да, занятная история, – одобрил Бродов, с уханьем зевнул, снял со своей кровати корзинку с капской и вытянулся на спине. – Слушай, Ахмад, а где ты так по-русски-то навострился? Учился, что ли, в Союзе?

– Э, Вася, это целая история. Расскажу – не поверишь, – усмехнулся Ахмад и действительно поведал историю преудивительную, если верить ему – сугубо автобиографическую.