Зона действия

Антошка не часто слышал эту прибаутку. Но он уже заметил, что отец хватается за нее, как за палочку-выручалочку, в самых трудных случаях, будто эта немудреная прибаутка помогает ему найти силы в себе, чтобы выдержать те невзгоды, которые его ждут впереди.

Антошка знал одно: отец поступил так, как следует поступать по совести. И почему-то сейчас он подумал о Хромом Коменданте, комсорге Коржецком, управляющем трестом Казанине, человеке-экскаваторе Филиппове и мысленно поставил своего отца рядом с ними. Он чувствовал, что их, этих людей, что-то роднит, но никак не мог понять: что же делает их похожими друг на друга? Но Антошка был рад и горд, что может поставить отца в одну шеренгу с теми, на которых равняются, которые забывают о себе, потому что хотят, чтобы лучше было другим. «Мама-мама, — с горечью подумал он о матери, — но почему же ты не такая. Савелий Иванович как-то говорил: «Компасом в нелегкой человеческой жизни должна быть доброта, разумная, конечно, доброта». Но какая у отца доброта — разумная или неразумная? Ответить можно по-разному. Вот мама скорее всего осудит отца. Но почему? Неужели она не поймет, что погорельцам было необходимо помочь, чтобы осталась чистой совесть, чтобы смело смотреть в глаза своим товарищам, каждому встречному, наконец.

Антошка представил, как сейчас Машка и Пашка радуются, что у них такое замечательное жилье, и ему стало хорошо и спокойно.

В общежитии уже знали о решении Павла Ивановича отдать квартиру погорельцам. Это чувствовалось по взглядам встречавшихся в коридоре жильцов: одни смотрели на отца с уважением, другие: вот он, мол, простачок — от своего счастья отказывается.

Навстречу, постукивая костылем, шел Хромой Комендант. Он остановился, легким поклоном головы приветствуя отца с сыном. Протянул отцу руку и, пожимая, сказал:

— Спасибо, Павел Иванович.

— За что? — удивился тот.

— За твой поступок, — ответил комендант. И лукаво добавил: — Я, конечно, понимаю, тебе не хочется оставлять меня, старика, одного в этом общежитском вертепе…

Отец в тон ему ответил:

— По всему выходит, Савелий Иванович, что мы одной веревочкой связаны и никуда друг от друга не убежим.

И они оба засмеялись.

Мать вернулась в общежитие поздно. Ни слова не говоря, она бросила на пол матрац и легла.

— Наташа, ты пойми меня, — начал было объясняться отец.

Мать резко бросила:

— Одно прошу — отстань от меня. Не могу я больше так жить.

Мать всхлипывала, уткнувшись в подушку, и тело ее мелко тряслось. Антошка слез со своей раскладушки и, встав на колени, наклонился к матери.

— Мама, мамочка.

Она на секунду-вторую затихла.

— Сыночек, несчастный ты мой Антошка. Так ведь век и проживем в каморке с таким отцом, — запричитала она.

Антошка погладил мать по голове и начал успокаивать ее, будто маленькую разревевшуюся девчонку:

— Все будет хорошо, мама, — шептал он. — Все будет хорошо.

И этот его шепот словно гипнотизировал мать. Она все реже и реже всхлипывала, потом совсем замолкла. Антошка почувствовал, что она дышит спокойно, но все еще продолжал поглаживать ее по голове и шептать, пока не убедился, что мать заснула. Он тихонько отодвинулся от нее и пошел к раскладушке. Потом отец на цыпочках приблизился к спящей, поправил на ней одеяло и шепнул Антошке:

— Умучилась, бедняга.

И, будто оправдываясь за поведение матери, виновато сказал, наклонившись к сыну:

— Она хорошая у нас, Антон.

В эту ночь Антошка спал неспокойно. Он видел какие-то страшные сны, просыпался и снова засыпал. А разбудил его, как ни странно, Рыжий. Он начал щекотать Антошку, а когда тот соскочил с постели, упрекнул:

— Ну и горазд ты спать!.. Почитай-ка!

И он потряс перед носом Антошки газетой.

Тот недоуменно пожал плечами и взял газету. С первой страницы на него глянул отец. И чуть ниже портрета крупными буквами было набрано: «Чадовская копилка» и более мелким наклонным шрифтом: «Минус» не всегда плохо. Следуйте примеру новатора стройки!»

Антошка вспомнил, что отец давно уже хотел работать по-новому, «на минусах», как говорил он. И вот о нем пишут добрые слова, призывают работать так же, как и его бригада.

— Понял? — радостно спросил Рыжий. — Так и написано: «минус» не всегда плохо». Везде твердят: «бетонный голод», «бетонный голод», а ведь можно беречь бетон.

Санька, оказывается, собирается после школы махнуть в училище — будет учиться на строителя. Он прикинул, и по его арифметике выходило, что и ему еще достанется строить некоторые цеха Запсиба.

— А ты кем хочешь? — спросил он Антошку по дороге в комсомольский штаб.

— Я пока не решил, — сказал Антошка. Он и в самом деле не знал, кем быть. То ему хотелось пойти в летчики, то плавать на пароходе, иногда представлял себя у доменной печи. Но последнее время Антошка все чаще начал подумывать о том, чтобы пойти в строители. Чем плохо? Рабочему человеку, если он не ленится, везде почет и уважение. А строитель — профессия особая. Недаром отец говорит, что ему иногда хочется быть птицей, чтобы посмотреть сверху, что он построил за свои трудовые годы, какой след на земле оставляют его руки.