Зона для Сёмы–Поинта

Да, он прекрасно понял, какое удовольствие, какую страсть к нему испытывает его мать! Именно эти ощущения и побудили его к избиению: он даже не понял, что ревновал мать к самому себе. Как ни странно, однако, причиняя боль той, которая дала ему жизнь, Николай вдруг почувствовал, что эти ее страдания его возбуждают даже больше, чем непосредственное обладание. И чем больше, чем сильнее он бил мать, тем более сильные ощущения испытывал сам.

— Господи, за что? Почему ТАКОЕ со мною происходит? — вопрошал он, но не получал ответа.

Ему хотелось провалиться сквозь землю от стыда, сбежать, уйти, куда глаза глядят, но разве от себя уйдешь?

— Шлюха! Проститутка! Блядь! — в полном бреду выкрикивал он во весь голос.

Он изо всех сил пытался возненавидеть мать так, чтобы даже в мыслях ему больше не хотелось ее ласк. Но неожиданно для себя самого вся его ненависть перекинулась не на мать, а на всех женщин на земле.

«Они виноваты! Именно от них все беды! Проститутки! Бляди! Ведь ни одна из этих мерзких женщин ни разу не смогла возбудить моего мальчика! Только мать, собственная мать, сделала меня мужчиной! Сдвинула его жизнь с мертвой точки! Но я не могу, не должен жить со своей матерью, как с любовницей! Не могу!!!»

И как только он это понял, то купил по дороге «бухла» и пошел к своим приятелям, где всегда можно было найти и приют, и постель, и бабу под бок. Надравшись до посинения, Николай подхватил какую‑то незнакомую ему пышку и потащил в кровать, по дороге срывая с нее одежду. Потом, едва успев скинуть с себя штаны, он повалил на кровать ничего не понимающую женщину и со всей ненасытностью попытался ворваться в нее до конца, до соприкосновения тел, чтобы лязгнули их тазовые кости. Ему даже показалось, что он сделал это, но, увы, это оказались лишь его пустые фантазии.

Его приятель никак не захотел воплощать эти фантазии в реальность: он просто, как и всегда, не захотел встать. Николай мял и кусал пышные груди, хлопал по упругим ягодицам девицы, но все было тщетно: приятель никак не желал реагировать. Его грубые ласки доставляли ей сильную боль. Девица кричала, пыталась оттолкнуть, но его сильные руки и цепкие пальцы не давали ей даже шевельнуться.

А ему хотелось все больше и больше истязать ее. Ее крики и сопротивление лишь подстегивали его похоть и желание к насилию. Он уже был в полной власти своей похоти, возникшей лишь в его мозгу, и никто и ничто не могло помешать ему.

Вот он сунул плоть между мясистых ягодиц, думая, что это поможет, но в ее пышной попе побывало столько народу, что впору было в нее нырять вперед головой.

— Какая же ты потаскуха! — взревел он и, обхватив девицу за подбородок, ткнул ее лицо к собственной плоти. — Соси, сука! Соси, а то задушу, падла!

И девица спасительно обхватила губами его обмякшую плоть, в надежде, что если она постарается и сумеет доставить ему удовольствие, то он успокоится, перестанет ее бить, истязать, и отпустит ее. Но не тут‑то было: все ее попытки, ласки и прикосновения никак не могли заставить его возбудиться.

А он, продолжая охаживать ее тело кулаками, приговаривал:

— Соси, сучка! Соси!

В какой‑то момент девица, не выдержав побоев, допустила ошибку, которая могла стоить ей жизни: она выкрикнула с отчаянием, сквозь рыдания:

— Да что я могу: он же висит, как тряпочка, и никак не хочет вставать!

— Тряпочка? Ты назвала моего приятеля тряпочкой? Ах, ты проблядь! — мгновенно взревел он и со всей силы вогнал в ее промежность ладонь и начал пальцами терзать ее плоть изнутри.

Девица закричала от боли, и в этот раз на ее крик откликнулся хозяин квартиры. Вбежав в комнату, он, увидев безумные глаза приятеля, догадался, что с ним что‑то не так, и вырвал из его рук несчастную девицу.

— Вали отсюда, пока он тебя вообще не прибил! — крикнул он ей, изо всех сил пытаясь успокоить Николая.

— Я сейчас ментов позову! — рыдая в голос, пригрозила девица, потом быстро подхватила свои тряпки и ринулась к выходу.

Но ей не повезло и в этом: последние ее слова услышал третий собутыльник, вошедший в этот момент в комнату. И не раздумывая ни секунды, отреагировал мощным ударом кулака: сбил девицу с ног. Он не раз страдал от ментовского беспредела и так их возненавидел, что при одном лишь намеке на то, что кто‑то может обратиться к ним за помощью, мгновенно выходил его из себя, и у него сносило башку.

— Ты что сказала, шлюха подзаборная! Ментов она позовет! Да я тебя замочу здесь, шалава мокрожопая! — приговаривал он, без устали опуская на ее тело свои кулаки и пиная по мясистым бедрам.

Он пинал несчастную девицу до тех пор, пока та не потеряла сознание.

Выместив на несчастной свою злость, он, как‑то сразу успокоившись, повернулся к приятелям: