Зона индиго

– Я думаю, люди с восторгом предадутся воле этого существа. Мне хотелось бы думать по-иному, но я не могу.

– И что тогда будет?

– В случае нашей неудачи? Я не знаю, Лиля. Мы можем только предполагать. И надеяться, что нам все же удастся остановить эту тварь. Любой ценой.

– Вы хотите… убить его? Физически уничтожить?

Лиля не знала, что побудило ее задать этот вопрос.

В любом случае ответа на него не воспоследовало.

– Я! Я должен сделать это! – вскинулся Иваныч. Он тоже изменился, сбросив личину поддельного безумия. Черты лица стали прозрачней, словно очистились, разгладились напряженные морщины, и лицо это стало казаться Лиле знакомым. Где она видела этого человека? Словно это было давным-давно, в детском сне… – Я уничтожу эту египетскую драную кошку, потому что я во всем виноват! Никому про это не говорил никогда и не знал, что люди будут судить мой позор. Но вам скажу. Вам я все скажу. Это мой сын открыл гробницу сфинги. Это он разбудил ее. Он стал первым и самым верным ее слугой. Но виной всему был я. Это я предал его, когда он был еще ребенком. Я променял Витеньку на любовницу, пустую, вздорную бабенку. Я его потерял, а когда нашел, было уже поздно… Но и тогда я продолжал сеять зло. Я бросил жену и дочку, я поехал с сыном сюда, потворствуя своим жалким амбициям, своим понятиям о жизни! И вот теперь… Теперь именно он привез сюда твоего мальчика, привез, чтобы отдать его на съедение! И я…

Но на него никто не смотрел, его никто не слышал. Все смотрели на Лилю. Все, кроме Нинули, – она смотрела на Альберта и даже, протянув руку, неистребимо женственным жестом потеребила рукав его роскошной рубахи, словно пальцами дегустировала ткань на гладкость, на шелковистость, на плотность.

– Папа? – спросила Лиля, уже зная ответ.

А до него все не доходил смысл ее слов, одного-единственного ее слова, он еще пытался продолжать, пытался что-то сказать, но потом смолк и тоже встал. Он протянул к ней руки – жалким, молящим, зовущим жестом, обреченным, как казалось ему, на провал. Но Лиля шагнула навстречу, и попала в кольцо этих дрожащих рук, и совершенно исчезла в них, как маленькая птица в ветвях огромного дерева. Она прилегла к его груди и услышала, как бьется его сердце – глухо, по-стариковски. Закусив губу, с пылающими щеками, она слушала биение сердца своего отца – отца, которого почти не знала, которого она забыла, которого не узнала при встрече.

– Ты меня простишь? – спросил он тихонько.

Лиля подняла на него глаза и улыбнулась своей щедрой, лучистой, необыкновенной улыбкой, в которой Виктор Иванович узнал улыбку своей бывшей жены Тамары. Он не переставал любить ее все эти годы, он мучительно тосковал по ней, а о дочери вспоминал так редко!

– Так, значит, Егор…

– Твой внук, папа.

– Егор… Хорошее имя.

Все смотрели на них, чувствуя радость, и смущение, и особую, щекотную тоску, от которой хочется то ли заплакать, то ли засмеяться нетерпеливой душе… А Нинуля смотрела на Альберта. Очень он ей нравился – такой яркий, такой красивый! А какие блестящие пуговки у него на рубашке, как переливается, манит золотой огонек! Его свет рассеивает туман, затянувший и зрение Нины, и память, и разум, и вот уже стихает шум в ушах, и она вновь обретает что-то самое главное… Ей постепенно становятся понятны слова окружающих, а говорят они о долгой разлуке, завершившейся счастливой встречей, о том, что всем разлукам суждено закончиться именно так, а теперь надо непременно пить чай! Нина встала, чтобы снова вскипятить чайник, ей удалось наконец оторвать взгляд от вспыхивающего огонька, но прежний дурман не вернулся к ней.

– Лилька? Ты как здесь, господи?!

– Вот и потеряшка наша вернулась, Нинуленька! А я знала, я знала! – засмеялась Лиля, смахивая слезы. – Ты хоть помнишь, что с тобой было-то?

– Ничего ровным счетом не помнит, – встрял Альберт. – Я ж говорил, как только девушка меня видит – враз обо всем прочем забывает!

Но голос его слегка дрожал.

– Я все хочу забыть, – ответила Нина. – Я скиталась в темноте, но теперь вышла к свету.

– Надеюсь, ты все же не забудешь, как печь пироги, – ворчливо откликнулся Виктор Иванович.

– Не забуду, отец, – кивнула Нина.

«Это самый длинный день в моей жизни», – подумал Дубов, про которого на время все забыли. А вслух сказал:

– Скоро рассвет.

Короткая южная ночь подходила к концу.

А на рассвете началось.