Зона интересов

– Голо, в Голешо меня посетило своего рода, э-э, антиозарение. Мне сказали… сказали, что в Кенигсберге перебили всех пациентов психиатрической больницы. Зачем? Чтобы освободить койки. Для кого? Для солдат, которые спятили, убивая в Польше и России женщин и детей. Прости, дорогой мой, я ненадолго отлучусь.

– Конечно.

Борис встал:

– Знаешь, Богдан не сомневался, что за ним придут. Сидел у двери и ждал. Предварительно раздав все свои земные сокровища.

– Земные сокровища?

– Ну да. Миску, ложку. Коврик. Ты засыпаешь, Голо… Пусть тебе приснится Ханна, – сказал он. – И подбитый глаз Старого Пропойцы.

Я и вправду задремал на пару минут. А очнувшись и оглядевшись, увидел Бориса, который стоял у камина и слушал, оскалив зубы и задрав подбородок, того самого мужлана.

* * *

Наступила пятница, я отправился на прогулку по дюнам, заросшим кустарником, чьи узловатые, словно вспученные черные ветви походили на высушенные ветром водоросли. С каждого возвышения здесь открывался новый вид на окрестности, и мое тело жаждало увидеть пляж, берег или хотя бы озеро, реку, ручей, пруд. Но видел я лишь повторение Силезии, повторение бескрайней евразийской равнины, раскинувшейся на двенадцать временных зон, до самой Желтой реки и Желтого моря.

Земля становилась ровнее, ровнее, и наконец я пришел к чему-то вроде сквера, какие встречаются в жалких городках Северо-Восточной Германии, – карусель с парой подвесных сидений, детская горка, детские же качели на двоих, песочница. На скамейках расположились несколько женщин, одна пыталась читать на ветру газету, другая вязала желтый шарф, третья вытягивала бутерброд из лоснистых складок белой жиронепроницаемой бумаги, четвертая просто сидела, глядя в пространство, – Ханна Долль сидела, уложив на колени руки ладонями кверху, и смотрела в пространство, смотрела во время. За спиной виднелись спартанские дачи – украшенные флажками Летние домики.

– Добрый день, мадам, – крикнул я.

Она встала, подошла ко мне и сказала:

– Не хочу показаться вам мелодраматичной, но, когда я шла сюда, за мной следили, и сейчас за нами тоже наблюдают. Поверьте, это правда.

Я изобразил широкую улыбку:

– Постарайтесь выглядеть непринужденно. Так, а где же девочки?

Я подошел к кружившейся карусельке. С собой я любовно, как мог бы подумать кто-то, прихватил два пакетика леденцов, однако теперь их надлежало оставить в кармане. Я спросил:

– Когда у вас день рождения? Хочу вам кое-что подарить. Та к когда же?

– Он уж сто лет как прошел, – ответила Полетт.

– А я знаю, как назову моих детей, – сказала Сибил. – У меня родятся близнецы Мэри и Магда. И еще мальчик – Август.

– Очень хорошие имена.

Я на несколько шагов отступил от карусели и почувствовал, что Ханна подошла поближе ко мне.

– Вы замечаете, фрау Долль, как одно время года сменяется другим? Ах эта тревожная пикантность позднего сентября! Я готов поклясться, что за нами следят.

Она изобразила радость:

– Следят? И не только мамаши? Ладно. Что вы можете сказать мне, герр Томсен?

– До ужаса неприятно сообщать вам дурные новости, – сказал я, натужно изображая веселость. – Однако Богдана Жозека больше нет.

Я ожидал, что она дрогнет, однако на деле это больше походило на прыжок, на судорогу, устремленную вверх и вовне, да еще ладонь ее взлетела к губам. Впрочем, она сразу опомнилась, встряхнула волосами и, повысив голос, сказала:

– Полетт, дорогая, не так быстро!

– Но для чего же еще нужна карусель! Это в ней самое главное!

– Потише!..Значит, его не отправили в Штуттгоф? – спросила она, улыбаясь.

– Боюсь, его отправили в никуда, – ответил, улыбаясь, я.

Мы так и продолжали улыбаться, пока я пересказывал ей услышанное мной от Бориса Эльца: неприятное происшествие с садовым инструментом, неизбежный приказ Прюферу, отправка карательной команды в барак. Про газ я ничего говорить не стал, она и сама все знала.

– А черепаха?

– Прощальный жест Богдана. По-видимому. Такова, по сути дела, версия вашего мужа. За некоторыми исключениями.

– Вы в это верите? Что Богдан мог?..

Я чопорно пожал плечами:

– Смертный страх порождает странные поступки.

– Вы верите хоть во что-то из этой истории?

– Ну вы же понимаете ход их мыслей, не правда ли? Нужно было, чтобы никто ничего не узнал. Заключенный не может так поступить с Комендантом и остаться в живых.

– Поступить как?

– Ну, ударить его – даже случайно. Богдан же подбил ему оба глаза.

– Богдан ничего не подбивал. – Безрадостная улыбка Ханны изменилась: расширилась и застыла. – Глаза ему подбила я.

– Вам что больше нравится? – крикнула из далекой от нас песочницы Сибил. – Знать все или не знать ничего?

– Не знать ничего, – завопил я. – Тогда можно все выяснить самому, а это забавно.

* * *