Зона интересов

Я шел из школы домой, с сыновьями, под безупречным, не вполне серьезным солнышком. Последовал семейный ужин – куриный суп, черный хлеб. К нам забегали ненадолго друзья и родственники, и каждый задавал один вопрос: не слишком ли мы запоздали с мобилизацией? Все испытывали большую тревогу и даже страх, но также чувство солидарности и стремление выстоять (как-никак мы были страной, которая девятнадцатью годами раньше победила Красную армию)[84]. Потом мы долго играли в шахматы, разговаривали о разных пустяках – обычные улыбки, переглядывания, а ночью я, желая показать, что ничего не боюсь, обнимал жену. Шесть дней спустя на улицах разбомбленного города во множестве гнили лошадиные трупы.

Когда я отправился тем первым транспортом – как предполагалось, в Германию, надеясь найти хорошо оплачиваемую работу, – то взял с собой сыновей: Хайма, ему было пятнадцать, и Шола, рослых, широких в плечах – совсем как их мать.

Они были среди тех молчаливых мальчиков.

А после того еще и это.

– Не беспокойся, зондер. Я скажу тебе, кого надо убить.

Часть V Мертвые и живые

1. Томсен: Приоритеты рейха

– Нет, мне у вас нравится, тетушка, я здесь отдыхаю от реальности.

– Простая семейная жизнь на старый манер.

– Вот именно.

С нами был Адольф, двенадцати лет (названный в честь его крестного отца), Руди, девяти (названный в честь его крестного отца, бывшего заместителя фюрера по партии Рудольфа Гесса), Гени, семи (названный в честь его крестного отца, Рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера). Добавлением к ним служила троица дочерей: Ильза (одиннадцать), Ирмгард (четыре) и Ева (два) – и еще один мальчик, Хартмут (годовалый). Мало того, под Рождество фрау Борман сообщила важную новость: она беременна.

– То есть получится восемь, тетя, – сказал я, пройдя за ней на кухню – обитые сосновыми досками стены, шкафчики, калейдоскопический подбор фаянсовой посуды. – Еще рожать будешь?

– Да, мне нужен десяток. Тогда я получу главную награду. На самом деле их будет не восемь, а девять. Восемь у меня и так есть. Был же еще Эренгард.

– Действительно. – И я смело (Герда есть Герда) продолжил: – Прости, старушка, а что, Эренгарда в счет не приняли? И не могу ли я тебе чем-то помочь?

– Ну да. – Надев перчатки, Герда перенесла (предплечья ее подрагивали от напряжения) супницу размером с биде из духовки на каминную полку. – Конечно, идти в счет должны и умершие дети. Они вовсе не обязаны быть живыми. Когда родился Хартмут, я подала заявление на золотой «Крест немецкой матери»[85], и знаешь, что мне сказали? «Вам золотой не положен. Один ваш ребенок умер, значит, их только семь».

Я вытянул, сидя в кресле, ноги.

– Ну да, вспомнил. С Хартмутом ты переходила от серебряного к золотому. Радостный был день. Так могу я здесь что-нибудь сделать?

– Не смеши меня, племянник. Сиди где сидишь. Выпей бокал вина – что это у нас тут? – десертное. Вот. И рольмопс возьми. Что ты им даришь?

– Детям? Как обычно, наличные. Каждому своя сумма – строго по возрасту.

– Ты им всегда слишком много даешь, племянник. Испортишь детей.

– Я вот подумал, дорогая, что если десятый будет мальчиком, то у тебя могут возникнуть некоторые затруднения, – сказал я (такие дети автоматически получают имя Адольф и того же крестного, что у первенца). – Ты обзаведешься двумя Адольфами.

– Не страшно. Мы уже прозвали Адольфа – «Кронци». На всякий случай.

– Очень разумно. Кстати, извини, что я назвал Руди – «Руди». То есть извини, что я назвал Хельмута – «Руди».

Имя Руди сменили судебным порядком после того, как Рудольф Гесс, известный гипнотизер и ясновидящий (и третий человек в Рейхе), в мае 1941-го в одиночку улетел в Шотландию, намереваясь провести переговоры о мире с человеком, о котором он только и знал, что того зовут «герцогом Гамильтоном».

– Да чего тут извинять, – ответила Герда, – я и сама его то и дело Руди называю. Я хочу сказать, Хельмута называю Руди. Да, и запомни: не называй Ильзу Ильзой. Она теперь Эйке. Ее же в честь фрау Гесс назвали. Вот мы ее и переименовали в Эйке.

Накрыв стол на семерых и прикатив два высоких детских стульчика, тетя Герда принялась рассказывать смешные истории о своей домашней прислуге – о гувернантке (ужасно рассеянной), садовнике (большом лукавце), горничной (неряхе) и няньке (вороватой). А затем замолчала, о чем-то задумавшись.

– Не должны они все быть живыми, – наконец сказала она. – Мертвые тоже считаются.

Тем временем муж Герды, начальник Партийной канцелярии, серый кардинал Вильгельмштрассе[86], ехал, чтобы присоединиться к нам здесь, в старом семейном доме, стоящем в южно-баварской общине Пуллах. Откуда ехал? Из поместья в высокогорном районе Баварских Альп, Оберзальцберге, – из официальной резиденции, известной как Берхтесгаден, или Бергхоф, или Кельштайнхаус. Барды и мечтатели именовали его «Орлиным гнездом»…

Герда с неожиданным гневом заявила:

– Конечно, они считаются. Особенно теперь. Если их не считать, никто до десяти не доберется. – Она саркастически усмехнулась. – Разумеется, мертвые тоже идут в счет.

* * *