Зона испытаний

– Только в отличие от живых мертвые сраму не имут. Одинцов заговорил о совести. Он вообще был склонен к серьезным разговорам в присутствии хорошеньких женщин… если рядом были мужчины. А Томке стало скучно.

– Ладно вам, в философию ударились. Кому погадать?

И пока она раскладывала карты и скороговоркой, на цыганский манер, предсказывала Игорю казенные хлопоты, Одинцов что-то негромко и старательно говорил Валерии, заставляя ее внимательно слушать, разглядывать его лицо – то ли настороженно, то ли с надеждой.

«Что он ей внушает? Свои взгляды на вещи? А на кой черт ей знать, во что верит и чему не верит Одинцов?» – подумал Долотов, глядя, как улыбается Валерия негромким словам журналиста, как он усаживает ее за стол, услужливо ставит поближе к ней чашку с чаем.

«Все это вызывает больше доверия, чем так называемые серьезные отношения. Таковы люди. Чем сложнее их зависимость друг от друга, тем больше обмана, подозрений, отчуждения», – думал он, наблюдая, как неотвязно смотрел на Валерию Одинцов, откровенно любуясь ее диковато-безучастными глазами, ее губами со скрытыми в ямочках уголками; нежно-вялые, они казались обветренными, но это не мешало им оставаться очень юными, а округлый подбородок придавал лицу восхитительное, чуть надменное выражение…

За чаем вниманием всех овладела Томка. Одинцов неплохо показывал карточные фокусы, Томка просила объяснить, как они делаются, пыталась повторять и первая хохотала над своей неловкостью, будто невзначай приваливаясь к плечу Одинцова.

Когда стали расходиться и, стоя в прихожей, выяснять, кому с кем по пути, Долотов сказал Валерии, помогая ей надеть пальто:

– Я вас подвезу домой, не возражаете?

Она растерянно посмотрела на Томку и ответила, слегка запнувшись:

– Меня… одну?

– Нам с вами по пути. А Витя проводит их. Одинцов сделал вид, что его устроит всякое решение Валерии, что ему все равно, с кем ехать, лишь бы добраться домой, и при этом, щурясь, говорил с Томкой, на которую смотрел взглядом единомышленника.

У подъезда Валерия постояла с Томкой, и отошедший к машине Долотов с волнением ждал, когда Валерия направится в его сторону. Услыхав ее шаги, он принялся слишком поспешно, путая ключи, отпирать дверцу.

Усадив Валерию, он спросил:

– Куда ехать?

– Вы же говорили, нам по пути. Солгали? – равнодушно сказала она, словно не ждала от него ничего другого.

– Да, я живу у Извольского.

– А лгать нехорошо, совесть не велит. – Больше не буду.

– Каменная набережная, дом девять.

Некоторое время ехали молча. Невидимой пылью сыпала изморось, уличные огни искрились в мелких каплях на лобовом стекле.

– Почему вы живете у Вити? – Голос ее прозвучал сухо и требовательно.

– Больше негде.

– А все-таки?

– Так вышло. В двух словах не объяснишь.

– А почему вы обманули меня, можно объяснить в двух словах?

«Мне хотелось подружиться с вами», – у Долотова не хватило духу произнести эту фразу вслух.

Некоторое время она смотрела на него, потом отвернулась и до конца пути ни разу не взглянула в его сторону. Долотов подкатил к самому подъезду и, не выключая мотора, чтобы в кузове было тепло, попросил:

– Посидите со мной.

Двор был темный, а из-за света приборов в машине темнота на дворе казалась еще гуще. Мимо прошли двое: парень что-то сказал, поглядев на машину; девушка рассмеялась.

– Вы, наверное, знаете, Лютров полетел вместо меня… «Зачем я об этом?»

– Витя рассказывал. – Валерия сидела чуть наклонившись вперед и глядела вниз, в ноги. – Говорят, вы вообще везучий.

Она зябко поежилась и натянула на колени полы пальто.

– Понимаю. Это несправедливо… Во всяком случае, вы имеете право так думать.

– Ничего я не думаю. Извините, уже поздно.

Не поднимая головы и не поглядев на Долотова, она невнятно попрощалась и вышла, кое-как прикрыв дверцу.

«Вот и подружились, – вымученно усмехнулся Долотов. – А чего ты ждал? Она не может не видеть в тебе человека, причастного ко всем ее бедам, и не только не способна почувствовать какое-то дружеское расположение к тебе, но даже сидеть рядом с тобой было для нее мучением».

Все это после ее ухода стало так потрясающе ясно Долотову, имело столько доказательств, что теперь, вообразив, как выглядел он в ее глазах, не мог понять, как у него хватило решимости пригласить ее в машину, глупости – надеяться быть понятым, наглости – предлагать свою дружбу…