Зона испытаний

– Езжай! – Милиционер махнул жезлом. – Второй случай с начала месяца, – сказал он, закуривая.

Он говорил о чем-то еще, но за воем проезжающего грузовика нельзя было разобрать ни слова.

– Ничего страшного. – Витюлька захлопнул дверцу и запустил мотор.

Валерия не отозвалась, словно ее и не было в машине.

Из темноты, от поверженной машины веяло чем-то жутким и знакомым. Валерия чувствовала существование этой зловещей силы с той минуты, как узнала о гибели Лютрова. Ее враждебное присутствие она ощутила и теперь. Уели раньше привязанность Лютрова к своему делу составляла какую-то очень мужскую и привлекательную его сторону, то теперь она знала, что не случайность, а сама работа Лютрова, только она подстерегала их счастье, противостояла ему.

Извольский плавно тронул машину и до самого города ехал очень опасливо, как это делают, когда в машине сидят ребенок.

– Ну вот ты и дома.

Машина остановилась у подъезда. Ливмя лил дождь, ровно и мощно рокотавший по крыше «Волги», заглушавший все звуки города. Витюлька включил свет.

– Не надо, погаси.

Ей не хотелось, чтобы он сейчас видел ее, угадал по лицу, о чем она думала.

– Устала?

– Немного.

– Скажи, о чем ты молчала?

– О чем? Обо всем. – Она улыбнулась и вскинула на него глаза. – Ну до свидания? – почему-то спросила Валерия.

– До свидания. – Он попрощался как посторонний.

«Нехорошо вышло… Будто тороплюсь поскорее убежать», – думала она, забыв, какую ручку нужно дернуть, чтобы дверца отворилась. Когда он наклонился, чтобы помочь и невольно навалялся на нее, она не потеснилась.

– Будешь приходить?

Извольский посмотрел ей в глаза.

– Потом не пожалеешь? – От недавней скованности Витюльки ничего не осталось, он говорил легко и свободно, словно рядом с ее домом все было проще, уместнее.

Не отводя взгляда, она покачала головой.

– До свидания, – сказала она еще раз, но уже по-другому. А перед тем как захлопнуть дверцу, наклонилась, мелькнула улыбкой и быстро побежала к подъезду, хотя дождь уже перестал.

…Поднявшись в квартиру, она, не зажигая света, поглядела во двор. Машины не было. На асфальтированной дорожке, где только что стояла «Волга», поблескивала лужа. Потом на лужу наехало такси, глухо хлопнули дверцы, завыл мотор, лужа поволновалась и разгладилась. На жестяной откос по ту сторону окна падали редкие крупные капли, видимо со стены.

День, которого она ждала, оказался долгим, до краев наполненным переживаниями… и оставил после себя чувство нечистоты.

«Но теперь все, теперь хорошо. Я думала об этом, когда встретила его в городе…» – мысленно повторяла Валерия.

Но сколько бы она ни старалась уверить себя, что в первую же встречу прониклась сердечным расположением к Извольскому и ни о ком другом не думала, это было неправдой.

Она уже не была той беспечной девочкой, обласканной заботливостью Лютрова. То недолгое время она прожила, как в тумане, в неведении настоящей жизни, начавшейся для нее только теперь, когда Лютрова не стало. Наваждение прошло, и невозможно было оставаться прежней. Чувство перемены в себе, опрощающее ее прежние понятия о жизни, – вот что определяло и оправдывало все то, что казалось немыслимым раньше.

Это пришло не сразу.

Сначала были слезы, чувство незаслуженной обиды, и не было никого, кто мог бы утешить, сказать какие-то слова, которые говорят людям в ее положении. У нее не было близкого человека. Бабушка стара и больна, а мать… Валерия хорошо знала мать, вернее, все дурное в ней. И наступили похожие один на другой дни душевной глухоты – будь что будет. Но продолжалось это недолго. В голове стали рождаться самые невероятные планы: то она собиралась уехать в какие-то далекие края, в то же Заполярье, откуда скоро вернется отчим, то решала подыскать комнату в городе, однако, когда подруга сказала, сколько платить за такую комнату, получалось, что жить будет не на что. Несколько дней она всерьез думала уехать в Перекаты, но и это было невозможно. Там вся улица знала ее, все считали, что она вышла замуж. Жить там одной, с ребенком на руках… Нет, уж лучше оставаться здесь, в большом городе, где никому нет дела до тебя.

От всех этих забот совсем худо стало на работе. Чертежи все чаще возвращались к ней для исправлений, и, глядя на сердито подчеркнутые старшим инженером ошибки, ей хотелось плакать…