Зона Комфорта

Я шагал в цепи, уставив штык вперёд. Правой рукой сжимал приклад, мылкий от мокрой ладони, а левой снизу держал цевьё. Плохо пригнанный мешок молотил по спине, кололся рассыпными патронами.

Только бы не сразу бегом скомандовали!

Луговина сделалась упругой и кочковатой. Пару раз я споткнулся. И оба раза удачно, на левую ногу. Это у меня примета добрая, проверенная временем, с начальной школы неподводившая! Господи!

Над нами по стремительным лекалам стрижи вычерчивали. Вечерняя охота. Или ласточки это?! Чем отличаются?!

Цепь двигалась с ощутимым усилием, прогнувшись в середине, как заведённый бредень. Наш взвод шел по мелководью, на правом фланге обогнав остальных.

Через несколько бойцов от меня нервничал Белов. То и дело оглядывался на растущую в середине роты килу.

– Что они там?

Впереди трудно приближался оазис зеленых насаждений и чёрно-жёлтые соломенные крыши хат.

Как бишь хутор штабс-капитан обозвал? Ворманки? Бандитское название, отъявленное. В переводе – вора имал. Подберут же на святой Руси ласковое имечко!

Стриж один порскнул у меня над головой, не выше чем в метре. И ещё один левее. Обоих я не успел разглядеть. А резкие такие оба, сверхзвуковые.

В отставшей мотне туго шедшего бредня вдруг кто-то пронзительно закричал. Я оглянулся туда. Двое офицеров, один нагнувшись, второй упав на колено, поднимали и переворачивали лицом вверх третьего.

– У-у-ум, – стонал он протяжно.

Темп движения стал затухать, цепь катилась по законам инерции. Я понял, какие это стрижи около меня пируэты выписывают, и нехорошо мне сделалось. Мерзко.

А вокруг стали залегать многие, хоронясь за кочками.

От соломой крытых крыш, перебивая редкие разрозненные хлопки, затрещала картавая трещотка. Пулемёт! Очередь частой железной метлой маханула на другом, дальнем фланге.

Я продолжал шагать. Головки сапог да и голенища, до середины исхлёстанные росистой травой, были сырыми. Я выбирал, куда сподручнее ступить. Чтобы правой, плохой ногой не запнуться.

Я поднял глаза, когда плечом въехал в кого-то тяжёлого, большого.

Хвать, это штабс-капитан Белов оказался. Он бешено сверкал белками, ноздри у него раздувались, усы жёстко топорщились.

Пётр Первый в исполнении Алексея Петренко в фильме Митты!

– А ну, встать, слякоть! Шарманщики! – орал он, вывернувшись назад.

Залегшей в траве и в кочках мешанине людской оскорбления адресуя.

Из нагрудного кармана Белов выудил папироску, кинул в рот, закусил далеко мундштук. По блатному, не по-офицерски.

Я, работая на автопилоте, как фокусник, ловко чиркнул у него перед носом зажигалкой с предупреждающей надписью на боку: «Хранить от детей, не применять вблизи лица!»

– А? Что? – встрепенулся взводный, недоумённо глядя на подрагивающий жёлтый язычок пламени.

– Прикуривайте, господин штабс-капитан, – сказал я и обстоятельно пояснил: – Более тридцати секунд нельзя держать зажжённой.

Во взгляде Белова проблеснул осмысленный разряд. Он выплюнул папиросину, ниточка слюны вылетела на жёваном мундштуке и, оборвавшись, свисла с губы.

– Да шли бы вы, Ма… Маштаков на-а…

Он бросился гигантскими шагами назад, добежал до первого лежавшего и схватил его за шкирку и за ремень, с усилием отрывая от земли и толкая вперед. Другого носком сапога поддел под живот, третьего саданул по ногам.

В руке его появился наган. От неожиданно грохнувших быстрых выстрелов я вздёрнул плечи, пряча голову. Но остался стоять, единственный, кроме метавшегося взводного.

– Перестреля-а-аю! – маралом ревел он.

Пружиной в траве поднялся седой капитан. Сконфуженно воротя лицо, прикрикнул на соседей, после этого зашевелившихся. Встал, отряхивая колени, косолапый Наплехович. Пригнувшись, боком двинулся вперёд большеголовый ушастый подпоручик.

Нас стало много в вертикальном положении. Цепь покатилась вперёд, извилистая, как синусоида.

Я уже не успевал быстрым шагом и припустил бегом. Хутор приближался рваными короткими рывками. По окраине его зримо шло суетное движение почуявших опасность, вставших на задние лапки муравьёв. Выстрелы продолжались, но будто и не настоящие, а хлопушечные или петардные. китайского производства.

Драпают, гады. Драпают!

Мне не раз доводилось играть роль преследователя. Азарт загонщика не сравним ни с чем. Лёгкие развернулись и воспряло сердце. Я ощутил себя Маугли, бегущим наперегонки с чёрной пантерой, упругим, никогда не притрагившимся к стакану.

Мы первыми ворвались на околицу. Красных не было, у растрёпанного стога сена отрыт мелкий окопчик. На бруствере в жирной земле тускло отсвечивали стреляные гильзы, валялась жестянка из-под консервов.

Рота прочёсывала хутор. Стрельба трещала в стороне.

– За мной, первый взвод! – крикнул Белов и, не оглядываясь, припустился в направлении боя.

Человек десять самых азартных, не прельстившихся шмоном крестьянских хат, бежали за ним. Я – в том числе, пока не спекшийся.