– Господин генерал, – счел за лучшее влезть в разговор Мезенцев, дабы предотвратить возможные нежелательные последствия, – давайте ближе к делу. Если вы настаиваете на том, что та штука, которую вам установили, создана земными учеными, пусть так оно и будет, не суть важно. Но давайте обратимся к морально-этической стороне вопроса. Как по мне, так вам, элементарным образом, не доверяют. А если так, стоит ли рвать ж… из-за этого самого…, как вы их обозвали…, Круга? Может быть, скажите нам, кто входит в этот таинственный Круг, что замышляют его члены и, самое главное, где они все находятся?
Реутов окинул молодого псионика ироничным взглядом, едва заметно покачал головой.
– Вот ты, – сказал он, – вроде выглядишь сообразительным парнем, а спрашиваешь чушь. Да и ведешь себя по-дурацки.
– Уж как умею, – как ни в чем не бывало ответил Мезенцев. – Да и вы, я смотрю, большим умом и сообразительностью не отличаетесь.
– В самом деле? – удивился генерал.
– Да.
На лице Реутова отобразилась тяжелая умственная работа.
– Объяснись, а то я что-то не понимаю, – сказал он, по-прежнему разглядывая парня не без доли иронии.
Писоник кивнул сначала в сторону Кондратьева, затем в сторону Макса.
– Причина в них, – сказал он. – Дело в том, что в вашем положении наиболее логичным действием для вас будет все нам рассказать. И не просто логичным, а наиболее безопасным. Предположим, я ничего не смогу поделать с вашей… пси-защитой, но, а что вы противопоставите банальному допросу с пристрастием? А если этот допрос будет не таким уж и банальным? Что тогда? Вы думаете, эти парни не обучены некоторым хитрым трюкам и не способны качественно развязывать языки? Я уверен, что на каждого из них у вас припасено толстенькое досье, как должно быть припасено одно такое и на меня. Но это не важно, я переживу, в конце концов, я человек не гордый и у меня, фактически, нет заинтересованности причинять вам боль. А вот у этих славных товарищей – есть, особенно у Макса, и все, что вас пока что спасает от праведного гнева Удава, это информация в вашей голове, которую нам очень хочется заполучить. Давайте не станем играть в героев, защищая не пойми чьи интересы, и поведем себя как приличные цивилизованные люди. Вы нам – ответы на наши вопросы, уверяю вас, их будет не много, а мы вам… – свободу.
При упоминании крайнего слова Реутов покрылся краской и еле сдержался, чтобы не расхохотаться.
– Свободу? – ухмыльнулся он. – Ты хоть представляешь, с кем связался? Ты представляешь, какие люди за мной стоят и какие силы заинтересованы в услугах моей персоны? Там, где я вращаюсь, с какими людьми вожу дела, там нет и не может быть никакой свободы, во всяком случае такой, какой ты ее понимаешь.
– Возможно, что и нет, – парировал Мезенцев, – но у вас все еще остается выбор. Вам стоит четко понимать, что мы в любом случае добьемся того, чего хотим, вопрос лишь в том, как мы это сделаем. Вы желаете покинуть машину на своих двоих, или же предпочтете черный мешок для мусора, в котором будете лежать в расчлененном виде?
Говоря такие вещи, Григорий вовсе не шутил. Он довольно неплохо знал Кондратьева, но он совершенно не знал Макса и не ведал, на что тот был способен.
– Угрозы тебя не красят, – угрюмым голосом произнес Реутов.
– Скудоумие так же не идет вам к лицу, – огрызнулся псионик.
– Речь вовсе не об этом, – сказал генерал и невесело вздохнул.
– Тогда о чем? – спросил Михаил.
Реутов перевел на него взгляд.
– Сообрази, – сказал он и принялся хрустеть пальцами. – Положим, я вам поверил. Положим, что вы меня даже отпустили, и что дальше? Что мне прикажете делать? Я солью вам информацию, вы ею воспользуетесь, и, глядя на вас, я даже понимаю, каким образом вы ею распорядитесь. А вы подумали, что после всего этого случится со мной? Думаете, мне удастся отвертеться, скрыться, избежать наказания? Какая мне разница, убьете вы меня прямо здесь и сейчас или это сделает кто-то еще, спустя месяц-другой?
И вновь роль главного переговорщика взял на себя Мезенцев:
– Наверное, никакого смысла в этом и нет, если не учитывать, что шансов помереть, как вы выразились, здесь и сейчас у вас гораздо больше. И смерть эта будет не из легких. Но ведь можно поступить иначе. Спустя какое-то время, возможно, кое-кому уже будет не до вас. Вы сможете забиться в какой-нибудь угол, отсидеться там, пока ситуация не нормализуется, а мир не станет чуточку безопасней. Я знаю, что в этом случае у вас будет шанс уцелеть, а потом вы просто начнете все сначала. Однако, если вы станете противиться, то Макс вам что-нибудь отрежет. Я чувствую, что ему уже не терпится выпустить вам кишки. Правда, Макс?
Долматов сверкнул глазами. Его ненависть к этому человеку казалась физически ощутимой.