Читаем Зона любви полностью

Правда, вопрос-то плевый. Не вопрос это для психоаналитика. (Еще один персонаж во мне разгулялся… Вы считаете?) В общем, никчемный вопрос, хотя и углубленный. На поверхности он не лежит… Он на дне лежит… Камнем. В тине лежит. В ил его засосало… склизкий стал, весь в лишаях, в ракушках… Мешался, между прочим, страшно! Уныние от него, вместо оптимизма…

Так я недавно с духом собрался, воздуха хватанул полную грудь, да нырнул в пучину…

Вытащил его - склизкого, вонючего, - на брег пустынный, да выкинул к чертовой матери. Он и развалился на солнце. Не камень оказался - труха.

И всё мне понятно стало. Ясно, как божий день!

Достоевский во всем виноват. Старая калоша. Заразил меня молодого, свежего… Погубил!

Я ж восприимчив был, как агнец божий, бесформенен и зыбок, как планктон, как облак - кучеряв. Всякую гадость воспринимал со вниманием. Тянуло меня ко всяким изломам да ракурсам…

А тут такая гадость попалась - первосортная! Я буквально зашелся и онемел… Я провалился туда! Загремел, со всей кучерявой пылкостью.

Теперь я так скажу, - из глубины своих сорока четырех: он хоть и подростковый писатель, однако подросткам-то как раз я бы его не рекомендовал. Разные подростки случаются. И такие, типа меня, чумы.

Лучше б мне порнушку тогда показали. Да в танцевальный класс определили, ногами крутить. Или юнгою на корабль…

А тут… я и Достоевский со своими похабными текстами! Они ж засасывают…

Когда я вынырнул из этой роскоши, наблудившись до умопомрачения - меня в армию замели. С моей восприимчивостью, бесформенностью и кучерявостью - лучше места еще никто не придумал.

Там я всё это изобилие благополучно утерял.

Вернее оставил. Но зарыл глубоко, до времени…

А Достоевский выжил. Он оказался сильнее.

А знаете почему?

Всё очень просто. Я - и есть Достоевский.

Вот так.

В предыдущей жизни я был Достоевским. Мысль понятна? Он (я) умер, мотался где-то неприкаянный греховодник… заскучал… и решился-таки на новый срок. Подыскал подходящее тело… А может так, - в первое попавшееся сиганул. И вот…

Такие, как э т о т, не умирают навечно… Обязательно эстафету передадут.

Так выходит, он мне даже не папа. Он всего лишь предыдущая стадия моего развития.

Вы, наверное, спросите: «А кто же ты был до Достоевского, в позапрошлой жизни?»

А я не помню! стерлось… Очевидно, какой-нибудь проблядью. Дешевой солдатской шлюхой.

«Почему же непременно проблядью?» - удивитесь вы.

А черт его знает почему. Я так чувствую… Ос-чу-ча-ю… И потом, не мог же Достоевский получиться из кого-то приличного…

Электрички, кстати, уходят одна за другой. И толпа редеет… Пусть уходят, пусть редеет. Куда мне торопиться…

Мне здесь нравится. Человек существо коллективное и одинокое одновременно… А здесь это неплохо сочетается…

Так вот, мало того, что дурная наследственность прошлой жизни пудовой гирей на шее висела, я и в этой повел себя не лучшим образом. Кучерявость свою утерял, бесформенность надежно спрятал, восприимчивость пообтрепалась за время службы. Взамен появилась некоторая «бритоголовость». Мужской коллектив очень этому способствует.

Короче, самоутверждался я все эти два года. И досамоутверждался… Наследил, напакостил так, что Армия меня решила в дисбат сдать. Однако в последний момент передумала чё-то, не стала связываться и выплюнула в положенный срок на волю.

А я ведь не только самоутверждался… я ИДЕЮ все эти два года в себе растил. Ну, помните, как там у нас: «Тварь дрожащая или право имею…» Нет, со старушками я еще в прошлый раз разобрался… Не правильный это путь. (А ведь тогда, признаюсь, я сам намеревался убивство совершить… да, да… Была такая мечта.) Переживал только, - смогу ли? На грани был. Однако что-то во мне пробудилось и загрызло мечту на корню. Но картинку в воображении нарисовал натуральную. От той картинки чуть и не спятил. Я это описал потом с предельной достоевскостью… Так вот, теперь я растил другую Идею. Какую? Какая разница… Все идеи одинаково отвратительны и отличаются лишь убойной силой, заложенной в них.


5.


Что происходит? Падает море?

Нет, это царство мое растет.

Новый пыл его ввысь возносит.



Да… все идеи одинаково отвратительны… Особенно те, что зовут вас в Рай. Я никого никуда не звал. Я думал только о себе…

Я хотел стать царем. И съесть птицу Счастья. Публично. Под шквал аплодисментов.

Я был тронут одержимостью…

Я как был выплюнут нашей доблестной Армией за забор… так заулыбался весь - и душой, и рожей - разомлел, разрумянился… «Не тронули, крестнички, забоялись, - подумал. - А то! У меня другая стезя-тропинка. От этого забора прямиком на трон!»

Я и попер, как локомотив, все прямо и прямо…

Самое удивительное, что царем я стал. Пусть не натуральным - виртуальным. Все равно это было зрелищно.

Народ воспринял меня!

Но в какой-то момент я запаниковал. Всё это казалось невероятным. Очевидно, я усомнился на мгновение… Но этого было достаточно: моя Идея разорвалась вовнутрь. Я подорвался на собственном дерьме, никого, впрочем, не поранив… Хотя, быть может, жертвы и были, только я их не замечал.

Я ничего тогда не замечал. Никаких жертв. Не царское это дело отвлекаться по пустякам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

А. С. Тер-Оганян: Жизнь, Судьба и контемпорари-арт
А. С. Тер-Оганян: Жизнь, Судьба и контемпорари-арт

М., Издательство GIF, 1999.Так вот: если один раз взять, да и задуматься, то обнаруживаешь: Тер-Оганян А.С. и есть главный художник 1990-х годов, эпохи посмодернизма в СССР.Дальнейшее будет представлять, как все и всегда у автора этих строк, собрание разнородных и довольно-таки обрывочных сообщений, расположенных по алфавиту и таким или иным образом имеющих отношение к жизни и творчеству Тер-Оганяна А.С. Какие-то из них будут более-менее развернуты, какие-то — одни тезисы, а какие-то сообщения будут представлять из себя только названия — то, что следовало бы, вообще-то написать, да — в следующий раз. Хорошо или плохо так писать литературно-познавательные произведения, сказать трудно, но я по другому не умею. Пытался много раз — не выходит.http://www.guelman.ru/avdei

Мирослав Маратович Немиров

Биографии и Мемуары / Проза / Контркультура / Современная проза / Документальное
Письма Амины
Письма Амины

«Письма Амины» стали главным событием новой скандинавской литературы — дебютанта немедленно прозвали «датским Ирвином Уэлшем», а на его второй роман «Субмарина» обратил внимание соратник Ларса фон Трира по «Догме» Томас Винтерберг (одноименная экранизация была включена в официальную программу Берлинале-2010). «Письма Амины» — это своего рода роман-путешествие с элементами триллера, исследование темы навязанной извне социальной нормы, неизбежно перекликающееся с «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи.Двадцатичетырехлетний Янус вот уже четыре года как содержится в психиатрической лечебнице с диагнозом «параноидальная шизофрения». Единственная ниточка, связывающая его с внешним миром, — это письма Амины, бывшей соученицы по гимназии, родом из Турции. Но переписка неожиданно прерывается — Амина ни с того ни с сего перестает отвечать на письма Януса, и он решает отправиться на поиски подруги, чтобы докопаться до истины. Досконально изучив психологию врачей, он мастерски манипулирует персоналом больницы и другими пациентами, — и вот наконец его выписывают из клиники. Янус останавливается в квартире своего брата — успешного бизнесмена, проводящего большую часть времени за границей, — и в поисках бесследно исчезнувшей Амины начинает путешествие по кругам городского ада.

Юнас Бенгтсон

Контркультура / Современная проза / Проза