Зона любви

Джульетта была юной — и это единственное, что роднило ее с легендарной тезкой. Всё остальное было свое. Отсутствие кормилицы, очевидно, сказалось на ее характере. Она всё время защищалась. Защищалась профессионально — атакуя. В ее хрупкой фигурке скопилось столько энергии, столько ненависти к этой тупой, пугающей жизни, в которой она оказалась, что страх отступил. Она просто разделалась с ним, как разделываются со стукачом сокамерники — приткнув его заточкой раз и навсегда.

Стукачок-сердечко — тук-тук-тук — дрожит и закладывает тебя с потрохами. Тут уж — кто, как сможет…

Джульетта смогла.

Однажды они попали на шестерых кавказцев. Двое затащили их в машину. В квартире еще было четверо. Ситуация безнадежная. Молитесь бабы, как живыми уйти.

Но эти — сыны гор, орлы и настоящие воины — принялись их зачем-то пугать:

— Ну, ви, путаны, билад… Ви хоть сечете, как ви попали! Ми тэбэ и тэбэ, сучка, голову отрэжэм!

Джульетта посмотрела на них… Такого взгляда не может быть у семнадцатилетней девчонки. То был взгляд сорокалетней проститутки, прошедшей все круги Ада. Она посмотрела на них уставшим, сожалеющим взглядом.

— Да ладно, пацаны, замерзли мы… Водки налейте.

— Ты че, соска, русский язык не сечешь? Ми тэбя счас вшестером выебим!

— Да ладно, ребята, наебетесь еще — устанете…

Всё это, в подробностях и лицах, имитируя кавказский акцент, рассказала мне Изольда, на второй день нашего знакомства. Джульетта спала, свернувшись калачиком, и тихо посапывала, как хорошая девочка, положив кулачок под голову, устав от переизбытка напитков и впечатлений. Мы же с Изольдой, как бывалые бойцы, продолжали ристалища и треп.

— Ну и чем дело закончилось? — спросил я.

— А ничем. Перепились, суки… не наши пацаны. Базар затеяли. Шуму много, а драки нет. Всё на понтах, пальцы веером. Это же понтяры, а не мужики. И ты представляешь, утром нам удалось слинять…

Чего ж не представить…

В Джульетту я влюбился сразу.

Я вам так скажу: всех людей, окружающих меня, я оценивал только с одной позиции, — как они относятся к моему ремеслу. Будь он хоть семь пядей во лбу, интеллектуал, «душка» и проч. и проч., но если он посмеет как-нибудь не так высказаться о моих полотнах, или того хуже — не заметить, всё, мужик, пеняй на себя. Ты, как говорили орлы кавказские — попал! Я тебя сделаю! Вернее ничего делать не буду, поскольку ты бесперспективен, мелок, ничтожен. Ты конченный для общества человек. Доживай свою бесполезную жизнь во мраке неведения. О тебе не вспомнят потомки, и будущее поколение не придет с цветами на могилу твою…

Ну, а поскольку основная масса прямоходящих особей меня не замечала, то можете представить, какой приговор я вынес будущему человечества. Оно будет уволено за профнепригодность! А в следующей жизни пополнит армию упырей, вурдалаков и прочих духов изгнанья, от которых миру радостей не прибавится. Они будут долго бродить неприкаянными призраками, пугая новое поколение, подвывать и скоблиться страшными барабашками в ваши дома и успокоятся лишь тогда, когда, измотанные поиском, попадут в поле воздействия моих полотен. И тогда, пронзенные искрой понимания, обретут, наконец, желанный покой и вечную радость.

Так-то вот.

А экскурсоводом у них будет Джульетта. Она проведет эту слепо-глухо-немую толпу по всем кругам Ада.

И, уж поверьте, церемониться с ними не будет.

Вечер у нас начался своеобразно.

Джульетта сообщила мне, так, между прочим… типа: «сразу, дорогой, давай без скандала… хочу расставить все точки над ё».

И всё таким тоном, будто она замотанная хозяйством жена, а я муж эгоист, к тому же мужлан неотесанный.

— Я сегодня не могу. У меня «эти дела».

— Не понял.

— Чего ж тут непонятного — «болеет» девушка.

И опять таким тоном, будто у нее голова болит, а я, подонок — домогаюсь.

— А зачем же ты на работу вышла?

— А что — дома сидеть? Одна?

Она с возмущением посмотрела на меня, будто я предложил ей нечто из ряда вон выходящее.

— Тоска зеленая… скажешь тоже!

— Ну, не знаю, гуляла бы сама по себе… на выставку сходила… В парке «Горького» на карусели каталась бы…

— Карусель?.. Во дает! мы тебе сейчас такую карусель устроим! Ирка, держи этого маньяка, я его сама изнасилую! В извращенной форме. Карусель!

Карусель, видно, ее больше всего раздосадовала.

Справка: Изольду звали Ира, Джульетту — Варя. Вообще-то я знал их настоящие имена, просто захотелось придать нашим отношениям шарму. Захотелось немного романтики. Тем более Варя на Джульетту чем-то смахивала: глаза горят, маленькая, наглая…

Больше ни романтики, ни шарму не хотелось…

— Ладно-ладно… черт с тобой!

Я, как всегда, сдался под натиском объективных причин и принял компромиссное решение.

— Ты, Ирка, раздеваешься целиком, а эта маленькая лгунья — по пояс.

— Чего это я лгунья?

— Уплочено за два тела, так? Скажи, так?

— Ну…

— А получил — полтора. Как говорится — всучили «куклу».

— Кто — кукла? Я — кукла?! Ну, ты и жлоб, художник!

Она не находила слов и задыхалась от негодования.

— Ну… гад! А души! Женские души, сволочь… Разве они уже ничего не стоят?!