Зона номер три

— Ишь ты, — удивился Мустафа. — И что ты имеешь в виду под волей? Курский вокзал?

Девочка сладко зажмурилась, на припухших губах светлая капелька ликера. Теплый упругий комочек плоти, распаленный юной негой.

— Неужто папочка думает, что может запереть солнечный зайчик?

— Это ты — солнечный зайчик?

— Милый дедушка, поедем гулять. Пойдем в ресторан, куда хочешь. Не могу больше здесь. Душно мне.

Егозила все активнее, норовя тугими ягодицами пробудить в нем желание, и добилась своего, шалунишка.

— Хорошо, — вздохнул Мустафа, — поедем. Но сперва ступай в ванную, я тебя помою.

— Я и так чистая, папочка!

— Иди, не спорь, озорница.

Спорхнула с колен, умчалась в ванную. У Доната Сергеевича было намерение подсунуть ее мсье Дюбуа в качестве первого маленького сувенира, но теперь он окончательно передумал. Есть вещи, которыми не стоит делиться. Их даже нельзя продать. Все равно продешевишь.

Укутанная белоснежной пеной до плеч, Сонечка млела в ванне. В расширенных зеленоватых очах сумеречный блеск. Стараясь не замочить рукав рубашки, Донат Сергеевич осторожно потянул розовый, напрягшийся сосок. Девочка призывно застонала.

— Папочка, родной, залуди мне прямо здесь!

Дурь кинулась ему в голову.

— Встань, пожалуйста!

Расплескивая воду на пол, послушно выпрямилась. Прижала к мокрому животу его седую, лысую башку. Страстно бормотала:

— Старенький мой! Животинка моя! Ну возьми меня, возьми! Чего ждешь?!

Подсек под коленки, толкнул, Сонечка плюхнулась вниз, обрушилась, как тысяча наяд, затылком приложилась к ванне. Взгляд налился безумной отвагой.

— Ну старичок! Ну не будь же соплюшкой! Боже мой, подумал он, и это тамбовская курочка.

К чему катится мир? Тупо спросил:

— Родители-то небось переживают, где ты?

Взглянула с недоумением и вдруг захохотала как безумная, колотя ладошками по пене: едкие брызги полетели ему в лицо.

— Ну, дедка, уморил! Какие родители? Папка с мамкой, что ли?

— Что смешного я сказал?

Опомнилась от его скучного голоса, но враз не сумела остановиться.

— Как же не смешно, миленький, как же не смешно! Про родителей вспомнил! Который день красну девицу во все дырки тралишь, в лоскуты расквасил — и туда же. Что подумают родители. Правильно про вас пишут: реликты.

Надавил могучей ладонью на смеющийся рот, убрал под воду смазливое личико. Держал плотно, уверенно, да она вроде и не трепыхалась. Отпустил — не сразу вынырнула. Отплевалась, отдышалась — бедовые очи засияли азартом.

— Что, старый клоп, замочить решил? Гляди, с того света зацеплю.

Пора было кончать. Двумя руками ухватил за плечи, погрузил с головой. Стерег, давил бьющуюся, конвульсирующую тушку, чувствуя прилив немого сердечного восторга. Сколько раз помогал смерти управиться, и всегда накатывало вот это — почти счастье, почти покой, полное забвение мерзостей бытия. Счет времени пошел не на секунды, по закону вечности.

Когда вытянул из-под воды, прислонил к стенке ванны, она была мертва, но еще словно дышала.

Блаженно любовался, как произведением искусства. Да, она была слишком дерзкой, чтобы жить, но жалко ее до слез.

На ходу стягивая промокшую, прилипшую к телу рубашку, пошел в комнату. Оттуда позвонил в контору, чтобы прислали крытую перевозку. Диспетчер ни о чем не спрашивал, отвечал по-военному: «Так точно! Есть!» Кто-то из новеньких, а службу знает, молодец.

— Как тебя зовут, диспетчер?

— Георгий Кулик, ваше превосходительство!

Четкий, разумный ответ, надобно поощрить Кулика, отвечающего за все каналы городской связи.

Повесил трубку и зачем-то понюхал рюмку, из которой Сонечка недавно лакала ликер. Там светилась на донышке капля, как ее закатившийся глазик.

Он был доволен, что удалось оказать милой крохе добрую услугу. В Зоне помирают долго и нудно, и неважно, в какой — в той маленькой, которая ей грозила, или в большой, где она угадала родиться.

Глава 4

Пуленепробиваемая дверь, обитая кожей. Гурко позвонил. Через некоторое время «глазок» встрепенулся. Девичий, робкий голос: «Кто там?»

— Это я, Иркин племяш.

Его долго разглядывали, но открыли. Блондинка лет двадцати пяти, с чуть припухшим лицом, ненакрашенная. Ближайшая подруга пропавшей без вести Ирины Мещерской. Час назад Гурко разговаривал с ней по телефону. Объяснил, что приехал в командировку из Таганрога, рассчитывал остановиться у тетки, но ее не застал. Вот незадача, он же посылал Ирке телеграмму. Соседи вообще несут какую-то туфту. Будто Ирку не то похитили, не то убили. Приходила якобы милиция и всех опрашивала. В милицию он, разумеется, попозже сходит, но сперва хотел поговорить кое о чем с ней, со Светланой, потому что Ирка считает ее как бы сестрой. Легенда была шита белыми нитками, но в Москве любой бред сходил за чистую монету. Светлана Китаева даже не спросила, откуда у него ее телефон. И адрес свой не назвала, просто сказала: «Хорошо, приезжайте!», как если бы они были давно знакомы.

Гурко не удивился. Он навел о Китаевой необходимые справки и предполагал, что после смерти мужа, известного музыканта, у нее мозги набекрень.