Зона номер три

Гурко разделся и встал под душ. На черное мыло косился с подозрением, но все же взял его в руки. Не успел намылиться, бычары налетели с пожарным брандспойтом. Откуда его приволокли, он и не заметил. Началась богатырская забава. Тугая пенная струя из шланга, если попадала прямой наводкой, чуть не валила с ног. Ощущение было такое, как если бы насаживали на кол. Один раз, оскользнувшись, словил струю в морду и с той же секунды ослеп и оглох. Сперва метался по кабинке, как подранок, после уселся в уголок и притих. Зато хлопцы веселились, как дети в цирке на клоунаде. От их гогота дрожали кабины. Наконец угомонились, обессиленные ржачкой, опустились на корточки отдохнуть.

Прочистив кое-как глаза от хлористой слизи, Гурко поднялся на ноги и обратился к озорникам с благодарственным словом:

— Спасибо, мужики, чисто помыли. Год в баню не пойду.

— Кушай на здоровье! — братанов еще разок тряхнуло смехом. Смутно улыбаясь, Гурко доковылял до них и сделал то, чего не должен был делать ни в коем случае. Но всему ведь есть предел. Пока они поднимались навстречу, заподозрив худое, могутные, как гориллы, нанес серию стремительных ударов по болевым точкам — гортань, шейные позвонки. Бил, разумеется, не в полную мощь, но на отключку. Из радости и смеха, не успев отдышаться, озорники погрузились в кратковременный анабиоз. Чтобы привести их в чувство, Гурко поднял шланг и заново наладил ледяную струю. Ничего липшего себе не позволил: так уж, погонял осоловелых молодцов от стены к стене, точно двух тараканов.

Дал прочухаться, миролюбиво заметил:

— Никогда не приставайте к незнакомым, молодежь, далеко ли до беды.

Бычары, одуревшие, окоченевшие, облепленные белой слизью, все же не утратили до конца боевого задора.

— Мы же тебя, фрайера, в дугу согнем. Ты на кого потянул?

— Нет, не согнете, — уверил Гурко. — У вас, детки, кишка тонка.

Не случайная победа (подумаешь, застал врасплох), а некая властная струнка в его голосе заставила их образумиться. На этот звук все бычары на свете реагируют одинаково, как пес на свисток хозяина.

Гурко надел комбинезон, и они молча отвели его в ту же комнату с кроватью и решеткой на окне. Наручники не пристегнули и прибор отодвинули к окну вместе с подставкой. Все же на прощание один из бычар предупредил с кривой ухмылкой:

— Ты, конечно, крутой, но здесь тебе жопу надраят. Не мы, так другие.

— Скажите, чтобы пожрать принесли, — попросил Гурко.

Оставшись один, быстро обследовал комнату. Заглянул в шкаф, под кровать. Обнаружил два тоненьких металлических волоска, свисавших из вентиляционного отверстия. Скорее всего — антенна. Дверь хитро замыкалась снаружи, изнутри не было даже намека на запор — гладкая полированная поверхность. В принципе дверь можно было попробовать выбить, но вероятно, это будет напрасной тратой сил. Да в общем-то он никуда пока не собирался.

Ему нравилось, что очутился в клетке, хотя не хотел себе в этом признаться. Это было неблагоприятным симптомом и означало, что его психика подверглась целенаправленному воздействию. Попробовал медитировать, но никак не удавалось сосредоточиться. Какая-то часть существа, словно инородное тело, бешено сопротивлялась выходу в космос. В мозг поступали болезненные, посторонние импульсы, будто запертый в подвале щенок просился на волю, жалобно скулил.

Вскоре дверь отворилась, и вошла пожилая женщина с подносом, на котором стояла тарелка с непонятным серым варевом (каша? лапша?) и зеленая кружка с чаем. На женщине был точно такой же, как у него, комбинезон с широкими карманами и молнией спереди. Поднос поставила на тумбочку и ждала, опустив глаза к полу, безвольно свеся руки. Что-то в ее облике было настораживающее, невразумительное. Волосы причесаны аккуратно, но лицо опухшее, с голубоватыми прожилками на щеках.

— Что это? — спросил Гурко.

— Покушайте. Это вам.

— Но что за еда?

— Вкусная кашка, диетическая. И чаек.

— А хлеб где?

— Хлебушка не дали.

— Как это не дали? Кто не дал?

Подняла голову, и он увидел выражение, какое может быть у безногого нищего в метро, если поинтересоваться, не хочет ли тот пробежать стометровку.

— Хорошо, — поблагодарил Гурко. — Кашу съем, но без хлеба — невкусно, пресно.

У каши был давно позабытый солдатский вкус — кирзуха. Пролетела за милую душу. Чаек был несладкий.

— Ну, это совсем, — обиделся Гурко. — Хлеба нет, сахару нет. Чего же у вас есть?

— Тут всего много, — вдруг с охотой ответила женщина, — но токо не для всех и каждого.

— Но вот вам, к примеру, сахарок и хлеб дают?

— Хлебушек — да, сахарок — раз в неделю.

— Да что же это такое! Как же вы живете? Кто у вас командует?

— У нас нынче, батюшка, Столыпина реформы.

— Не Столыпина, Гайдара, — поправил машинально Гурко.

— Нет, милый, Столыпина. Про твоего Гайдара мы слыхом не слыхали.

Он догадался, что женщина не сумасшедшая, что-то иное за этим стояло. Накапливались загадки, как кубики, но в цельную картину не складывались, хотя было близко к тому.

— Вы библиотекарша?

— Почему библиотекарша?

— Грамотная очень. Столыпин, реформы…