— Иначе порядка не будет, — прошамкал Ешка. К ним уже подступали обитатели камеры. Вернее, большинство лежало на нарах и наблюдало за начинающимся представлением, как из ложи, а два вертлявых, худосочных на вид хлопчика приближались к ним кругами, пританцовывая и что-то напевая себе под нос, вроде бы еще не видя, что появился новый жилец. Под потолком болталась лампочка на проводе, освещение было хилое, но все равно было заметно, какой здесь собрался разношерстный народец. Попадались натуральные уголовники, с татуировкой, с блатными рожами, но остальные были собраны неведомо по какому признаку: двое слепых, старик, уместивший на острых коленках шарманку, трое мужчин в адидасовских тренировочных костюмах с такими будками, как у бульдогов, и, что особенно изумило Савелия, великовозрастная девица в серой хламиде, с ярким пятном на переносье и с наполовину выбритой головой.
— Кто ж тебя колошматил? — спросил Савелий у бомжа. — Нешто бульдоги вон те?
— Не-е, бульдоги смирные. Они на экспертизе. Хозяйка тут кришноаитка. Кланька-Децибел.
— Почему женщина вместе с мужиками сидит?
— Где же ей быть? Все помещения под товар заняты.
Пока разговаривали, вертлявые хлопчики на них наткнулись.
— Ой! — пискнул один. — Дядька какой бородатый! Ты не знаешь, Шурик, кто это такой?
— Не знаю, Мироша. Свои все дома. Может, это дед-мороз?
Шурик подергал Савелия за бороду.
— Настоящая борода, не приклеенная.
С нар донеслось одобрительное гудение. Чей-то голос веско изрек:
— Пусть налог уплатит.
— У тебя есть денежки, дяденька? — задорно обратились к Савелию хлопчики, продолжая извиваться, как два глиста. — Или водочка? Или травка? И еще чего-нибудь хорошее?
— Ничего у меня нету, — огорчил их Савелий. Самому бы кто дал денежку.
Хлопцы всполошились.
— Мамочка! — завопил Шурик. — Дяденька нал платить не хочет. Говорит, денег нету.
Девица-кришнаитка пропищала в ответ:
— А член у него на месте? Ну-ка проверьте.
— Дяденька, слышишь, чего мамочка требует, засмущался Шурик. — Ничего не поделаешь, нельзя мамочку огорчать. Покажи-ка нам свой членчик. Не бойся, мы его не откусим.
Шурик и Мироша не стали дожидаться, пока Савелий добровольно выполнит странную просьбу. Хихикая, потянулись к нему тонкими ручонками. Савелий сгреб шутников за шкирку и, приподняв, швырнул на нары, стараясь целить на пустое место. Но все же, падая, хлопчики придавили старика с шарманкой.
— Сейчас братва ринется, — предупредил Ешка. Действительно, трое бульдогов, угрожающе заворчав, все разом спустили ноги с нар. Но девица-кришнаитка на них цыкнула:
— Сидеть! — и сама приблизилась к Савелию. Даже в хламиде было заметно, как она хорошо сложена и грациозна. Но глаза у нее были больные, тусклые, как лампочка на потолке.
— Хочешь меня? — спросила у Савелия.
— Конечно, хочу. Ты красивая. Только зачем голову побрила?
— Хочешь или нет? — требовательно повторила девица.
— Да как-то на людях вроде неудобно…
— Тогда раздевайся, — она подала пример, мгновенно через голову стянула с себя серую хламиду и осталась в чем мать родила. Золотистое девичье тело празднично воссияло в грязной камере у самой параши. Савелий опустил глаза.
— Чего ждешь, странник? — вкрадчиво вопросила кришнаитка. — Или я не хороша для тебя?
— Я бы на твоем месте ее ублажил, — посоветовал сбоку Ешка. — Может, отвяжутся. Видишь, она же накуренная.
— Да разве так можно, когда… — но не успел досказать. Девица, вытянувшись в струнку, звеняще отчеканила:
— Отринув молящую женщину, собака, ты обидел властелина! Прими же кару!
В ее руке мелькнула длинная вязальная спица. Савелий не успел загородиться, серебряное жало вонзилось в его сердце.
Часть третья