Зона обетованная

В распадке было все-таки не так беспросветно, как на открытом пространстве речной долины. Там сейчас нам и сотни шагов не сделать, разве только держась друг за друга, чтобы не свалило с ног и не занесло снегом. Хотя и в распадке тоже все ходило ходуном, и как добрался до нас Егор Степанович, да еще дважды раненный, поневоле заставляло задуматься о том, какую силу и надежду черпали в этой необычной зоне люди, сумевшие выжить в условиях, от которых другие шарахнулись бы как от воплощенного ужаса, среди которого не то что жить, оказаться ненадолго было бы для них смерти подобно. Поневоле поверишь в таинственную силу этих мест.

Ровный надрывный вой сжатого скалами ветра выматывал душу своей нескончаемостью. Мы шли друг за другом, стараясь не отставать и не терять из виду впереди идущих. И только Арсений то и дело вырывался вперед, уверенно отыскивая путь среди нагромождения камней, зарослей цепкого стланика и обломков стволов когда-то принесенных потоком деревьев. Я не сразу сообразил, что это, сейчас почти смертельное бездорожье, было ему неплохо знакомо по прежним маршрутам, и, судя по его «Полевому дневнику», однажды он даже выбрался из этого распадка на какое-то таинственное плато, чью необычность он сумел почувствовать, но так и не успел изучить и понять. Хотя, казалось бы, что может быть удивительнее того, что мы здесь уже увидели и узнали, с чем сталкивались и, может быть, еще столкнемся. Как ни странно, но мысль о том, что мы ввязываемся в смертельно опасное дело, которое для кого-то из нас, а, может быть, и для всех, может оказаться последним в жизни, мне тогда даже в голову не приходила. Не то что я так уж был уверен в благополучном исходе нашего утомительного броска на выручку, а потому, что каждому из нас теперь уже не просто обстоятельствами, а самой судьбой было приуготовлено это изнурительное движение. Движение к спасению не только оказавшихся в смертельной ловушке людей, но и спасению нас самих, всего, что нас здесь окружало, всего, что могло случиться, если мы не успеем. «Мы должны успеть, мы обязательно успеем» – твердил я себе, зарываясь в падении в очередной сугроб или соскальзывая со скального уступа в опасную ловушку расщелины, выбраться из которой в одиночку вряд ли удалось любому из нас.

– Держись, Леха! – крикнул Омельченко, протягивая мне руку. – Не имеем права! Не мы, значит, никто! Не имеем права!

Где-то он тоже крепенько приложился. По лбу стекала кровь, левый глаз полузакрыт отеком. Я понял, что он думает о том же, о чем думал я. Во всяком случае, настрой тот же самый. Попытался ему улыбнуться, хотя вряд ли получилось.

– Близко уже! – крикнул Омельченко и показал рукой на почти перегородившее распадок каменистое подножие сопки, справа от которого узкое ущелье круто сворачивало к югу. Пройти по нему до намеченного подъема оставалось действительно всего ничего, и я испугался, что вырвавшийся вперед Арсений минует малозаметный в такой круговерти сворот и двинет по распаду дальше вдоль потока. Но насколько я сумел разглядеть сквозь порыв хлестнувшего в лицо ветра, он уверенно свернул в ущелье и исчез из вида.

– Не журись, Леха! Дело правое, победа будет за нами! – прокричал Омельченко, окончательно утвердив меня на уступе.

И снова я внутренне порадовался полному совпадению наших внутренних ощущений и ожиданий.

Сумрачный провал ущелья удивил безветрием и чуть ли не тишиной, показавшейся после надсадного воя прорывавшегося по распадку ветра. Словно отгораживаясь от бесновавшейся непогоды, кто-то прикрыл дверь, и мы оказались в обособленном от окружающего пространства некоем природном сооружении, где почти не чувствовалось оставшейся за поворотом пурги. Правда, снега в эту тихую обитель навалило чуть не по пояс, да и дневного света по сравнению с распадком тут было на порядок меньше, что могло сильно затруднить наши поиски. Я увидел, что шедший впереди Арсений остановился, внимательно рассматривает окружающие нас скалы и камни, потом направился к нам с Омельченко. Подоспел и приотставший Пугачев.

– Чуть не проскочил, – виновато пробормотал он, оправдывая свое отставание.

– Насколько я понимаю, это где-то здесь или совсем рядом? – спросил Арсений.

– Рукой подать, если бы не тетка-погодка. Еще песенки распевают, что плохой погоды не бывает. Их бы с городского асфальту в эту нашу Тмутаракань. По-другому бы запели. Нет в нужном деле подсобить, вон какую подлянку раскручивает.

– Правильно ваш Птицын выражается. Погода она и в Африке погода, – вроде как согласился с ним Пугачев. – Им сейчас тоже соображать надо насчет ближайшей перспективы: то ли подаваться, то ли оставаться. А тут, глядишь, и мы подоспеем. Мне бы еще ребят моих…

– А мне бы Карая, – тяжело вздохнул Омельченко. – Раскатали бы их только так. Автоматы в таких условиях ворон пугать.

– Не водятся здесь вороны, – сказал я, чтобы хоть что-то сказать. – Не выдерживают местного экстрима.