Зона: Очерки тюремного быта. Рассказы.

Бабы научили Авдотью, и она пошла на автобазу, где работал муж, и ей разрешили получать его зарплату, а в месткоме помогли с яслями. Авдотья опять устроилась на работу в столовую, к плите. Из столовой приносила продукты — всегда что-нибудь оставалось — и, возвращаясь домой, едва успев раздеться, с порога шла на кухню, пекла, варила, жарила, и детишки крутились возле матери, хватали горячие, с пылу пирожки, хлебали немудреный столовский суп.

Василий сидел здесь же, в закутке, осоловелый, разомлевший и, встряхиваясь, говорил:

— А мать-то у нас… эта… молодец!

Свекровь умерла от желчного перитонита в 1963 году, как раз в то время, когда трудно было с продуктами. В этот день Авдотья вернулась с работы затемно, и от старших ребят узнала, что бабушку отвезли в больницу. Зимой, в 11 часов вечера Авдотья нашла такси и поехала по всем больницам города. Нашла в своей, железнодорожной. В приемный покой вышел толстый хирург с засученными рукавами халата и сказал, что требуется разрешение родственников на операцию. Тогда-то и услышала Авдотья про «желчный перитонит».

— Больная может погибнуть на столе… — предупредил хирург.

— А… Без операции? — спросила Авдотья и, не дождавшись ответа, махнула рукой. — Делайте как хотите. Вам видней.

Авдотья ждала в приемном покое, ей хотелось спать, было уже три часа ночи, и дежурная сестра недовольно косилась, потому что Авдотья заняла единственную кушетку.

— Вы ложитесь, я на стуле посижу, — предложила Авдотья, но сестра буркнула сердито:

— Нам не положено, — и Авдотья осталась сидеть на кушетке, привалившись спиной к холодной стене.

Хирург вернулся неожиданно, закурил, глядя, куда-то поверх Авдотьи.

— Ну, как? — спросила она, и хирург раздраженно, будто обвиняя Авдотью, буркнул:

— Умерла бабка… Дотянули…

Дежурная сестра начала расспрашивать про покойную, а врач предложил хмуро:

— Я сейчас вызову «скорую», вас домой отвезут. Не ночевать же здесь.

В 1966 году Сашка закончил восьмилетку и поступил в профтехучилище. Старшая дочь, Галя, переболела полимиелитом — говорят, была какая-то эпидемия или даже вредительство — и с тех пор ходила на костылях, волоча сухие и тонкие безжизненные ноги.

В 1971 году Сашку забрали в армию. Служил он где-то в тайге и через год прислал письмо, что женится, просил денег. Авдотья вначале хотела ехать к нему, отговорить. Потом написала письмо, а через неделю, подумав, продала пуховый платок и отослала деньги.

Вернулся Сашка с женой Леной и ребенком. Лена стала рожать погодков, постарела, обрюзгла и походила теперь на старуху с отвислым животом и большими жирными грудями. После четвертых родов у нее случилось какое-то осложнение, она вдруг начала толстеть, и при небольшом росте толщина эта была особенно уродливой. Сашка выучился на шофера в надежде побольше заработать, но вскоре задавил человека и два года отсидел в тюрьме, а потом работал на стройках народного хозяйства где-то под Свердловском.

Глядя на детей своих, Авдотья понимала, что растут они беспутными, как отец, иногда бралась за них круто, ходила в школу, проверяла дневники, но проку было мало. На школьных собраниях она сидела тихо, неуклюже втиснувшись за последнюю парту, внимательно слушала учительницу и выступавших родителей и удивлялась, как хорошо и умно говорят эти люди.

В каком-то классе, кажется, Галкином, ее даже хотели выбрать в родительский комитет, но Авдотья с испугом отказалась.

Галке едва исполнилось восемнадцать, когда она вдруг родила неведомо от кого крепкую, здоровенькую девчушку, а потом сошлась с мужичишкой, жившим здесь же, неподалеку, в частном полуразвалившемся домике. Была Галка, несмотря на болезнь и молодость, хорошей портнихой, шила на заказ дома, и у нее одевались даже офицерские жены. Сойдясь с запьянцовским мужичишкой, Галка оставила дочь матери и, как рассказывали Авдотье Соседи, совсем испортилась. Авдотья долго крепилась, не ходила в тот дом, но потом, не выдержав, заглянула днем, надеясь застать Галку одну.

В комнатке с наляпанными вкривь и вкось обоями было темно, пахло водочным перегаром и табаком. Галка валялась в смятой, серой постели. Увидев мать, поднялась и, потянувшись за костылями, упала на грязный заплеванный пол.

Авдотья, причитая, уложила ее на кровать, а Галка кричала, размахивая руками и тряся черными, нечесаными волосами.

— Мам-м-монька… Нарожали дураков и калек… Живите теперь! Радуйтесь!

Авдотья сунула ей под подушку пятнадцать рублей и ушла, а потом долго плакала, стоя в бурьяне у покосившейся калитки.

В 1976 году двойняшки закончили восьмилетку, и одна, Люба, поступила в педучилище на физкультурное отделение, а вторая, Надя, работала штукатуром и собиралась уезжать куда-то по комсомольской путевке…