Зона отдыха

– Володя! Друг! А земля-то на что? Землица наша?! Вот ба всю землю, весь шарик поделить поровну, по людям, по наделам – и живи себе! Живи, Володя! Свиней откармливай, самогонку гони, бабу брюхать, в гости ходи к соседу. В гости, Володя!..

– А пограничники? – говорит Колюня. – Хрен они тебе дадут в гости ходить, пограничники.

– Колюня! Друг! – радостно. – Нету! Нету пограничников! И границ нету! И заставы! И проволоки колючей! Твой надел, мой надел, его надел... Сам себе пограничник, Колюня! Сам себе!

– А не хватит? – говорит Серёга. – Разделим землю, а на всех мало. Что тогда?

– Серёга! Друг! Хватит! На всех хватит! Точно тебе говорю! У нас Сибирь нетронутая. У нас тундра пустует. А и не хватит– не беда. Умнемся. Потеснимся. Приживемся. Не впервой в тесноте-то, не впервой... Ты ее дай, землицу, я тебе в тундре виноград выращу. Виноград, Серёга!

– Землицу... – говорит Иван. – Тебе дай землицу – ты ее первый пропьёшь. Промотаешь, просвистишь, за бутылку спустишь.

– Ванюша! Друг! Плохо ты обо мне думаешь! А дети? Я ее детям оставлю. Внукам. Моя землица-то, моя! Свое, Ванюша, не пропьешь, а и пропьешь, так свое... Кому что за дело?

– А начальство, – говорю, – куда девать? Тоже по наделу?

– Тоже, Володя, тоже! И начальству по наделу. Нехай живеет.

– Хрен оно будет работать, твоё начальство. Ему руководить надо.

– А нечем! Нечем, Володя! Руководи, хошь, женой, курями, поросятами...

– Начальство найдёт чем, не боись.

Тут музыка заиграла, барабан застучал: несут жмурика. Впереди крышку волокут, позади сотрудники топают, нехорошим словом покойника поминают. И настроение у всех веселое! Раз – погода хорошая. Два – с работы ушли. Три – с похорон домой. Рабочий день, а вроде как праздник.

Мы руками машем: сюда, мол, сюда!

Начальник в галифе подошел, всё оглядел:

– Молодцы, – говорит. – И могила хорошая, и место не хуже. Бугорок – не низинка.

А мы:

– Стараемся, гражданин командир. Как для вас.

Тут дождичек брызнул, глину смочил. У нас и со спирту ноги разъезжаются, а теперь и подавно.

– Мужики, – говорю, – не осрамиться бы.

– Не боись, Володя. Всё путем.

Прихватили мы его, сердешного, на веревки, опускать стали. Полуторка на глине разъехался, чуть следом не загремел: еле его словили.

Начальник ему:

– Марш отсюда! Напился, негодник!

А тот:

– А закапывать кто будет?

– Без тебя закопаем.

Влез начальник на глину, речь пошел толкать:

– Граждане, – говорит, – сослуживцы! Мы провожаем в последний путь прекрасного человека, образцового семьянина, исполнительного работника, с которым мне довелось работать долгие и трудные годы. И везде – на Колыме и на Воркуте, в Потьме и на Дальстрое, – он зарекомендовал себя как честный и принципиальный труженик. Из лагеря в лагерь, из тюрьмы в тюрьму – вот путь этого удивительного человека, мученика на своем посту, страдальца за народные интересы...

Тут опять трубы заиграли, барабан забил. Волокут гроб и прямо к нам.

– Мужики, – говорю, – накрылись половым органом. Хозяева идут. Которые копали.

– А чаво? – говорит Полуторка. – Мы ничаво. Сторожить надо было.

Встали они со своим гробом, глядят – удивляются. Вышел от них мужчина во френче, в галифе с сапогами, в кармане ручек понатыкано, и говорит:

– Вы, граждане, в чужую могилу хороните.

– Как это – в чужую? – говорит наш. – Мы своего начальника в свою могилу кладем.

– А мы,– говорит тот и на глину лезет,– это место давно приглядели. Бугорок – не низинка. Специально для нашего начальника. Граждане сослуживцы, подтвердите!

А сослуживцам – плевать. Сослуживцы друг с другом перемешались. Наши с теми, да те с нашими. Им, сослуживцам, задержка на пользу. Им бы еще чуток и по домам!

А эти двое на глине стоят, пузами уперлись, ровно близнецы: оба в галифе, оба в сапогах. Глаз стеклянный, зуб железный, дух портяношный.

– Вынимайте! – кричит тот. – Это наша могила!

– Да вы знаете, – кричит наш, – кого мы хороним?

– А вы, – тот, – знаете? Да наш кем только не был, где не побывал: и на Воркуте, и на Колыме, и на Дальстрое...

– И наш,– кричит наш,– тоже побывал! В тех же местах...

– Да наш,– орет тот,– семнадцать лет промучился! Из лагеря в лагерь, из барака в барак... От цынги чуть не помер! За киркой загибался!

– А наш, – орет наш, – тоже мучился! Ты их корми, ты их конвоируй, ты их работой обеспечь, ты их потом реабилитируй...

– Что вы мне говорите! – пихается тот. – Будто я не знаю! Сам кормил, сам и реабилитировал...

– А я, думаешь, нет? – пихается наш. – У меня стаж с Беломорканала...

– Вынимай своего!

– Не выну!

– Сами вынем!

– А в карцер?

– А в рудники?

– А к стенке?..

Глина скользкая, сапоги разъезжаются. Пихнулись посильнее и поехали вниз – не удержаться. Бегают по гробу, каблуками по крышке стучат:

– Граждане, помогите! Граждане, поднимите!..

Полуторка спьяну как заорет:

– Закапывай!

И полный совок туда, в яму.

А они, хором:

– Сослать! Сгноить! Без права переписки!..

– Закапывай! – орёт Полуторка.

И еще совок, и еще…

Еле мы его оттащили.

На другой день – расследование. Что да как.