Зона Посещения. Избиение младенцев

И никаких сюрпризов! Ну, правда, разве стал бы папа устраивать схрон в опасном месте? Нет, конечно! Вряд ли пристройка к ратуше была в те времена более опасным местом, чем сама ратуша. Зря я трясся. И чувства мои молчат просто потому, что предупреждать не о чем (не зазнаться бы от таких мыслей). А «серебряная паутина» наверняка расплодилась уже потом, после папы, может, совсем недавно.

Папа, я пришел, ликую я.

«Кладовка»…

Это ведь чисто наши, семейные приколы, никто о них не знает и знать не может. Наверное, в каждой нормальной семье существуют слова и фразы только для внутреннего употребления. Код «свой – чужой». Вроде бред ты несешь, а родной человек отлично тебя понимает, а то и засмеется, если какая-нибудь старая история при этом вспомнится.

На Украине моя мама работала учителем рисования. Украина, если кто не знает, такой кусок земли сбоку от России, ее часто с Россией путают. Но это совсем отдельное государство, у них даже своя Зона есть – чернобыльская. У России тоже есть, но это к делу не относится. Так вот, художественная студия, которой мама руководила, гнездилась в цокольном этаже жилого дома, то бишь в полуподвале. А все ее помещения до того, как превратиться в студию, принадлежали продуктовому магазину, расположенному в том же полуподвале. Магазин остался на месте, просто его потеснили, отдав часть площади муниципалитету, вот туда мама с учениками и въехала. Пресловутая часть «площади», занятая школьниками, была, собственно, магазинной кладовкой. В результате все сотрудники магазина начали называть новорожденную студию не иначе как «кладовкой». С них словечко перекинулось на учеников, на родителей учеников, в общем, на всех. Руководительнице студии столь пренебрежительный топоним решительно не нравился, но потом она привыкла – настолько, что сама только его и употребляла… Такова семейная легенда, пришедшая в мою жизнь из прошлого. Мама и здесь, в Хармонте, иногда прикалывалась – строго между нами. Говорит папе, мол, я к себе в «кладовку», имея в виду арт-лабораторию в «Детском саду». Папа подхватывает и отвечает тем же. Короче, переехало слово вместе с эмигрантами, как сувенир какой-нибудь, как образец украинской экзотики.

Когда я был ребенком, папа рассказывал мне про Зону, сначала именно как ребенку, потом по-серьезному. И как-то само собой получилось, что для разных объектов на ее территории мы придумали разные кодовые обозначения. Типа шифра, понятного только нам. Катались на колесе обозрения в Центральном парке, смотрели сверху на Старый город и показывали друг другу: вон Кампанелла, вон Коробок, а это – Ведьмочка. Или поднимались иногда на крышу семиэтажного здания, что возле южного КПП… Кампанеллой у нас была ратуша с торчащей каланчой (итальянское словечко возникло из-за колокола наверху башни). Спичечным Коробком мы называли англиканскую церковь (она внешне похожа), а Ведьмочка – это стальная дура ретранслятора, поросшая длинной рыжей бахромой, как волосами. Ну и слово «кладовая» – в качестве названия для «Дома детского досуга» со знаменитой арт-студией – легло идеально.

Спрашивается, если случайно совпало, что обстоятельства загнали нас в ратушный комплекс, как этим не воспользоваться? Не специально же потом возвращаться сюда из Сити? Правду Эйнштейну я сказать не мог, тем более Горгоне с ее мутным Лопатой. Это вопрос доверия, правильно он говорил. Откуда взяться доверию, если все темнят и держатся за свои большие и малые секреты? Вот почему я здесь. Вот почему я здесь втайне от всех. «Доверие», ну-ну.

Пройдя чрезвычайно узким коридором, мы со Скарабеем попадаем в бывшую хозяйственно-служебную часть особняка. Когда-то здесь была кухня с подсобными помещениями и комнаты прислуги в количестве трех, именно во всех этих пространствах и находится арт-студия. Понимая специфику работы художественного кружка, я вижу, насколько удачно это место подходит для студии. Есть большой санузел, на кухне изначально была предусмотрена вытяжка, а из складских помещений получаются отличные сушилки. Где-то здесь, я знаю, есть выход во двор – к пожарке. Это бывший «черный ход», как говорят в России, туда во времена сэра Томаса Кенсингтона подвозили продукты, а теперь там главный вход в арт-студию… Но все это меня не касается, потом буду сопли пускать. Мое дело – найти артефакт и карту.

Стараюсь думать, как папа.